Самозванец. Кровавая месть

— Остался Медведь. Если он и захочет с нами, то мы должны его у Лесного хозяина попросить, — заметил Сопун. — Однако я надежен, что мы нашего друга лешего на дороге встретим. Что-то гарью несет с Бакаева шляху, и дым еще не рассеялся, а Лесной хозяин пожаров не жалует.

— А пока наш мохнатый плотник Михайло тюкает топориком, давайте разберемся с тем добром, что нам перепало. Вот, наши лошадки запряжены в телегу, а в телеге что для нас было припасено?

Когда все подсчитали, оказалось, что у мстителей имеются: телега, запряженная Гривкой, коренной, да Савраской и Гнедком, пристяжными, пегий конь с седлом, рыцарский конь без седла; одно седло казацкое; большая пищаль с сошкой, разряженная, казацкий самопал, разряженный; две пороховницы и две натруски; перевязь немца-пищальника для принадлежностей; кусок большой кости с дырками в ней, чтобы пули выливать; свинца доброго два куска; мешочек с готовыми пулями на перевязи; три мотка мушкетного фитиля; два шомпола разной длины; три сабли в ножнах; лук поломанный в налучье, колчан полупустой; два плотницких топора; сабля у Змея да нож у Сомуна; коса у Серьги, для которой Медведь косовище выстругивает. Еще лопата, три капкана на крупного зверя, лук на ложе и веревки для самострела. В кошельках вражеских найдено десять злотых польских и три гроша литовских, в узелке тряпичном огрызок окорока и два сухаря.

Была еще одежда, сапоги, шляпа немецкая да шапка мадьярская. С ними решили не мудрить, а одеть немцем Сомуна, а во все остальное нарядить Зелёнку.

— Да мне и не холодно вовсе! — мохвасталась русалка.

— Рад за тебя, прекрасная девица! — поклонился ей в шутку Сомун. — И если до сих мор не мерзнешь, ты для нас и в одной рубашке хороша. Однако мы выезжаем на большую дорогу, а там народ не привык встречать русалок, разъезжающих на телеге. И волосы свои убери мод шапку, очень тебя прошу. И позволь у тебя спросить, прекрасная девица, не запаслась ли ты случайно румянами и белилами?

— Славно ты начал, дяденька Сомун, — Зелёнка похвалила голоском как раз неодобрительным. — Славно ты начал, а вот закончил обидно, вовсе не как друг мне, прекрасной девице. Неужели тебе мой цвет лица не по нраву?

— Нравится ему, как раз нравится! — забулькал тут, засипел живой мертвец. — Что-то начал мой непутевый сын на тебя заглядываться, красавица ты наша зеленая! А вот мне твоя краса по барабану, Зелёнка, поэтому не побоюсь тебя попросить: если встретим подорожных, будь добра, вытянись на телеге, будто мы труп везем.

— Давай лучше, батя, коней делить.

— А чего там делить? Для меня, как старшего, заседлаем рыцарского коня, а ты уж, сынок, потрясись без седла на чужом мегом. А весь прочий народ на телеге. Это справедливо.

На том и порешили. А как только из лесу прибежал Медведь, принес дядьке Серьге новое косовище, тронулись в муть. Замах гари все усиливался, и вот уже оказались они на пожарище. Увидели засеку, всю выгоревшую, и в обе стороны от дороги два полукружия сожженного леса еще дымились, а кое-где поднимался столбики белого пара.

— Это Лесной хозяин пожар тушил, — уверенно заявил Серьга. — Так, значит, и сам он тут неподалеку.

И леший тотчас же явился перед ними. Оказалось, что сидит он на камне, валявшемся на обочине, хоть Сомун и мог бы поклясться, что мгновением раньше там никого не было. На сей раз обычного человеческого роста, весь закопченный и в пепле, старик выглядел усталым и сердитым.

— Мишка, скотина ты неразумная! Вот скажу черту, чтобы забирал тебя! Где ты бродишь, когда лес горит и твоя помощь нужна?

Медведь зарычал в ответ, показывая ламой на живого мертвеца, к седлу которого была приторочена коса со свежеоструганным новым косовищем.

— Здравствуй вовеки, Лесной хозяин! — поклонился с коня Серьга всем телом. — Я правильно разумею, что ты намеревался придержать тут наших врагов?

— Не вышло, Серьга, не вышло! Проклятый монашек поджег завал, а я и пошевелиться не мог, на огонь уставившись. Знали, гады ползучие, как я боюсь живого огня! А еще он, пока к завалу подбирался, все молился и крестился, не давал мне себя зацепить… Ненавижу! Чуть лес мне не сжег со своим порохом и самопалом… Тьфу, как в горле пересохло… А вы пивка не раздобыли ли?

— Самопалом, говоришь? Значит, и нам поганца прикончить можно, не впадая в великий грех. Обещаю тебе, что он следующий повиснет на дереве.

— А я про пиво спрашивал!

— Нету пива… Ты, Лесной хозяин, приметил, наверное, что мы их, супостатов, с велесовой и твоей помощью переполовинили? — вопросил Серьга, гордо подбоченившись. — Пятеро уже висят, коли не ошибся я в счете. Правда, один из дохлых супостатов, тот самый первый, коего Зелёнка защекотала, оказался шибко шустрым. Матерится (вон и сын мой слыхал) и по лесу бегает.

— А… Теперь понятно. Там, за остатками завала, в полуверсте, лежит голый труп еще одного иноземца. Подстрижен по-польски потому как. Свеженький. На шее две ранки от клыков, вся кровь высосана, будто вино из бурдюка. Сам белый такой, ну, как грязный снег. Я спервоначала, друг Серьга, на тебя грешил.