А тут и большой праздник наступил, Спасовка. Хомяк послушал пение в церкви, подивился, что по приказу епископа-униата разобрали в ней иконостас, дабы больше походила на костел, потом выпил с такими же учениками. Домой вернулся уже ночью. Матери не было дома. Что ж, понятно, куда подалась… С упорством пьяного принялся Хомяк искать метлу — и не нашел ее, зато на кухонном столе обнаружил горшочек с дурнопахнущей мазью. Припомнились тогда пареньку истории о мужиках, подсмотревших, как их жены полетели на шабаш. Те ловкачи намазались — и вслед за ними! Сдуру разделся и он догола, размазал желтую мазь по коже. А вот что было потом, и сам до сих пор не поймет — то ли и в самом деле, оседлав черенок от лопаты, летал на Лысую гору, где его обнаружила мать и отправила домой еще до поганого их ужина, то ли просто приснилась ему эта бодяга спьяну. Одно хорошо, что из-за дурманящей мази проспал он во второй день Спасовки до полудня и не видел, как погибла его мать.
Рассказали ему приятели, что Гнидиха вернулась домой на рассвете голая, вся в грязи, пьяная, с метлой под мышкой и в весьма задорном настроении. У дома ее уже поджидали. В толпе кричали, что ведьмы вечером вытащили из беременной Даринки плод, чтобы угостить им главного черта на Лысой горе. Мать начала огрызаться, пообещала сгоряча, что всех их испортит. На это муж Даринки сунул ей под нос свой пудовый кулачище и предложил заговорить его так, чтобы ее не смог ударить. Тут же размахнулся и засветил матери Хомяка в ухо. Она так и повалилась навзничь. Тогда соседи скопом бросились ее переворачивать, чтобы посмотреть, имеется ли у нее хвост.
Долго возились, потому что мешали друг другу, вот и дали Гнидихе опомниться, хвоста не успев обнаружить. Завизжала она, принялась защищаться, немало рук перекусала, немало щек исцарапала. И ее сильно отдубасили, но баба, уже еле ворочая языком, пригрозила, что каждого, кто тронул ее за жопу хотя бы пальцем, превратит в собаку. Когда утомились мещане ее бить, поволокли они Гнидиху на Днестр проверять, потонет баба или не потонет. Так она и здесь показала свой норов. Вроде и потонула — и не потонула как будто по-настоящему: лежала на воде бездыханная, лицом вниз, однако ж и на дно не уходила. Посовещались, решили, что проявила себя Гнидиха на испытании ведьмой. Тогда два парубка разделись и вытащили ее на берег, пока не уплыла далеко по реке, а соседи пошли и разбудили Хомяка, чтобы оплакал мать и зарыл где-нибудь не в освященной земле.
Так остался Хомяк круглым сиротой… За ним примечали, но ничего указывающего на потомственного ведьмака не находили. Единственно, что попытался он из-за угла напасть с колом на мужа пресловутой Даринки, чтобы отомстить за смерть матери. Вот только неудачно: тот здоровяк вырвал у него кол, да и измочалил об неудачливого мстителя. Залечил Хомяк ушибы да ссадины и принялся мечтать о том, как разбогатеет, накупит оружия, научится им владеть и пройдется по Замковой улице, вихрем пронесется, оставляя кровавые трупы в каждом дворе — как знаменитый Шелудивый Буняка, которым в Самборе пугают маленьких детей. Правда, тот еще и маленьких детей ел, а ему ни к чему, вот только сучке Даринке от него не поздоровится. Потом вернулась к нему прежняя мечта. Сунулся он было на бывший пустырь, теперь огород Яковчиков, в надежде, что клад теперь, после всех несчастий, с его семьей и с ним случившихся, соблаговолит открыться, — и еле отбился лопатой от собак, которых напустил на него старый Яковчик.
Он понимал, что в Самборе и последний бедняк не отдаст за него дочери. Нужно было начинать жизнь заново, в городе, а еще лучше в стране, где его не знают. Набор царевичем Димитрием войска для похода в далекую и богатую Московию, как показалось Хомяку, давал для этого все возможности, только вот выступило из Самбора войско без него. Хозяин не желал рассчитываться с Хомяком до Спасовки, когда истекал третий год их договора, а получив, наконец, заработанное, завозился парень, закладывая у ростовщика Исаака родительский дом, покупая коня, выбирая на опустевших прилавках самборских купцов чего подешевле из сбруи и оружия. У оружейника и познакомился с Федком, подмастерьем кожевника, который тоже решил догнать московского царевича. А уж Федко прознал случайно, когда выезжает из города с той же целью старый пан Толочинский со слугами, и они вдвоем, прямо перед Киевскими воротами, перехватили бывшего ротмистра и упросили принять на время путешествия под свою рыцарскую руку.
Что скрывать, мнилось Хомяку прошлой кровавой ночью, что расправляется он с самборскими мещанами, погубившими его мать. Но что тогда означают его превращения? Кто дал «добро» на них — Бог или дьявол?