Самозванец (СИ)

Как назло, дыхание перехватило, ладони вспотели. Я смотрел с одного сектора на другой и не мог проронить ни слова. Кто-то размахивал плакатами, кто-то что-то выкрикивал, кто-то заворожено смотрел на меня, как и я на них. Зрелище завораживало. Все взоры были обращены на меня, все ждали, что я скажу.

— Спасибо! — наконец с губ сорвались неуверенные слова. — Очень рад быть здесь и сейчас с вами…

Произнёс и остановился. Не потому что не знал, что говорить, а просто, наконец, понял — я здесь не чужой. Мне действительно хорошо тут, мне нравится этот мир, нравятся люди, с которыми учусь, с которыми бок о бок побеждаю и развиваюсь. Мне очень нравится новая жизнь, ставшая более значимой и реальной. Будто все мои тренировки в прошлом готовили не к чемпионскому титулу, а к жизни Героя.

Заминка, вызванная этим случайным осознанием, осталась незамеченной, потому что простое признание повлекло бурную реакцию. Девушки с трибун кричали, что тоже меня любят, парни хлопали, а мои отщепенцы, стоявшие в чёрном секторе — улыбались и выли как волки, опять заведённые Терром.

— Вы довольны, молодой человек? — спросила секретарь, пытаясь переключить внимание и немного успокоить зрителей.

И прежде чем я ответил, ещё раз серьёзно подумал, доволен ли я. Вопрос был простым, но вызвал во мне двойственную реакцию.

— Нет…

Короткий ответ стал причиной мёртвой тишины, повисшей над рядами. Секретарь, недоумённо глядя на меня, поправила волосы за ухо, не зная, как реагировать, и перевела взгляд на ректора, ища поддержки.

— Я доволен стипендией, доволен тем, как показали себя студенты на экзамене, доволен результатами, которых добились, — начал пояснять, понимая, что все этого ждут, — но не ситуацией в целом. Некоторые студенты пропали…

Ректор с усилием подавил негатив, который рвался наружу от одного упоминания о насущных проблемах. Он профессионально заговаривал зубы, но шаги, которые предпринимал для решения проблем, оказывались слишком неуверенными, чтобы все могли чувствовать себя в безопасности.

— Мы столько времени потратил впустую, — продолжил я, — никак не влияя на их поиски и не имея информации. Поэтому назрел вопрос: что мы будем со всем этим делать? — И не став дожидаться реакции ректора или секретаря, продолжил: — У меня есть приемлемый, как мне кажется, ответ.

На огромных мониторах в центре стадиона транслировались лица зрителей, которые заворожено ждали моих следующих слов.

— Я выдвигаю предложение об организации студенческого совета, в руководящий состав которого будут входить представители каждого сектора: чёрные, бронзовые, серебряные и золотые. И я выдвигаю свою кандидатуру на одну из этих позиций.

Реакции ребят долго ждать не пришлось. Большинство подняли кулаки вверх в знак поддержки, кто-то свистел, кто-то улюлюкал, а затем это подхватили и зрительские трибуны.

Ректор какое-то время молчал, но потом, изучающе осмотрев меня с ног до головы, произнёс:

— Думаю, зрители и студенты выразили своё мнение. Нам остаётся столько поддержать вашу инициативу. — Он подкрепил свои слова скудными аплодисментами. — Проект будет рассмотрен и введён в действие. Но от вас, молодой человек, потребуется подробный план того, как и зачем должен функционировать данный аппарат студенческой власти.

Лёгкие нотки раздражения не удалось скрыть даже финальной улыбкой. Стало ясно, что ректор не разделял восторгов толпы по вопросу хотя бы минимального самоуправства.

Но я чётко понимал, что если ничего не предпринять сейчас, то Герои так и останутся разрозненными марионетками в руках спонсоров и тех, кому будет выгодно держать нас на коротком поводке.

А я не люблю ошейники. Никогда не любил.

И раз уже мне выпала доля встать в ряды одарённых, то нужно занимать выгодные позиции. Ведь мне больше не хотелось домой.

Я решил остаться.

Следующие несколько минут выступали спонсоры, поздравлявшие нас с победой. Некоторые одобрили и поддержали инициативу, и это дало уверенность, что теперь администрация не сможет зарубить проект на корню. И в момент, когда микрофон вернулся к ректору, раздалась музыка, но уже не победная, а словно из юмористического шоу.

— Смотри, — Шен толкнул меня локтем в бок. — Это шедевр!

На экране появились кадры, как Джонни Персиваль-младший тискает подушку. Лясина шалость с гипнозом была запечатлена на камеру и теперь транслировалась на весь стадион.

Неловкие движения рук, слюни и попытки во французский поцелуй выглядели жалко и комично. Джонни пыхтел и извивался на диване, неловко лапая «Лясю».

— Ваших рук дело? — уточнил я, но Шен лишь многозначительно пожал плечами и произнёс:

— Мы этого никогда не узнаем, дружище… Никогда.

Самолётик, пронёсшийся в воздухе и упавший ровно к моим ногам, привлёк внимание нас обоих. Но так как на крыле красовалось моё имя, Шен быстро потерял интерес.

«Андрей» — кто написал ровным красивым почерком. И хоть я довольно часто представлялся Андреем, а не Рэем, всё-таки тревожные нотки шелохнулись в груди и осели беспокойным волнением в подсознаии. Интуиция редко когда меня подводила.