Самозванка (часть 2)

— Меня Степкой кличут, — приосанился малец, гордо задрав вверх чумазый подбородок. — А вас?

— Агашка… Юлия Васильевна… — хором представились девушки.

— Юлька, значит, — глубокомысленно подытожил арапчонок и немедля вскрикнул от боли: острые коготки безжалостно вцепились в ухо.

— Если еще раз назовешь меня так, язык отрежу!

— Отпусти, скаженная! — захныкал малец в безуспешной попытке вывернуться. — Терпежу нет!

— Ты понял меня?

— Хорошо-хорошо… — сдался Степка, растирая припухшее ухо, и, обиженно поджав пухлые губы, недовольно буркнул: — Поспешайте за мной, не отставайте.

Отдельные хоромы представляли собой небольшую комнатку с одним единственным окном. Справа от входа ютилась деревянная кровать с пуховой периной, слева — грубо сколоченный столик и глиняный ночной горшок. Иных предметов интерьера не наблюдалось.

— М-да… не «Астория», однако. — Юлька разочарованно оглядела жилище. — И даже не «Бристоль».

Но делать нечего, надо обустраиваться. Скинув запыленное платье, она достала из котомки помятую смену и огорченно уселась на краешек скрипнувшей кровати. Голова немыта, где искать утюг — неизвестно, когда будет баня, ей не доложились…

Ругательство, сорвавшееся с прелестных губ, относилось к концу XX века. Прозвучало оно, правда, весьма неуклюже.

— Ну, Дениска! — вслух пригрозила она. — Дождешься ты у меня… Сам, небось, в кого-нибудь приличного перенесся.

Как ни странно, но она была права в своих подозрениях. Народ оджубеев считался вполне приличным племенем: в людоедстве замечен не был, и жертвы языческим богам приносил крайне редко. В отличие от некоторых других индейских племен.

Вновь облачившись в дорожное платье, Юлька принялась расчесывать непослушные волосы роговой расческой с поредевшими зубьями. Отвлек ее от этого занятия Степка, без стука ввалившийся в каморку.

— Тебя молодой граф кличут, — бесцеремонно заявил он с порога. — Ступай немедля.

— Выйди вон, постучись и спроси разрешения зайти, — едва сдерживаясь от нахлынувшего гнева, приказала девушка.

— Ты че, очумела? — недоуменно вскинулся арапчонок. — Вожжами отходят аль в холодную посодют… Пойдем скорей, покамест барин не осерчали.

Отложив воспитание мальца на потом, Юлька двинулась следом за ним. Путь до барского дома занял не более пяти минут, но и этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы промокнуть до ниточки — ливень разыгрался не на шутку. Тропка освещалась вспышками молний, да искрами из глаз, когда очередная ветка дерева, внезапно вынырнув из наступившей тьмы, разбойничьи ударяла по лбу.

В просторной комнате было светло и тепло. Молодой граф — будущий обер-гофмаршал императора Павла I — оказался молодым круглолицым человеком с пухлыми щечками и пикантной ямочкой на волевом подбородке. С добродушной насмешкой взглянув на Юльку, он приветливо улыбнулся:

— Ну, здравствуй, красавица! Наслышан о тебе, наслышан… Семен говорил, что ты мастерица комедийные вирши слагать?

— Иногда случается, ваша светлость, — в притворном смущении потупила глаза девушка.

— А что еще умеешь? Петь али танцевать?.. На каких музыкальных инструментах играть обучена?

— Да на всех… кроме флейты.

В синих глазах мелькнул озорной огонек.

— Кроме флейты? — с недоверием переспросил молодой Шереметьев.

— Тяжело на ней играть, — простодушно пожаловалась Юлька. — С нее карты падают.

Секундная тишина взорвалась громовым хохотом. Эхом вторили за окном грозовые раскаты, глухо и протяжно. Дребезжащим смехом рассыпался управляющий, вытирая рукавом невольные слезы.

— А ты и впрямь затейница! — отсмеявшись, промолвил граф. — Хорошая шутка… надо запомнить… — приглашающе кивнув головой, он вновь улыбнулся: — Пойдем, сейчас проверим все твои таланты.

В соседней комнате царил полумрак. Огонь от разожженного камина играл тенями на гобеленовых стенах. В самом центре сверкало черным лаком фортепьяно. Здесь же, в уголочке, словно стараясь спрятаться, стояла Агашка.

— С тебя и начнем, — сказал Шереметьев, откидывая крышку инструмента.

Будущий директор императорских театров профессионально играл на фортепиано, скрипке, виолончели, читал партитуру и управлял оркестром. Но не это удивило Юльку. Когда ее недавняя спутница запела лирическим сопрано, искусно меняя тембр, она даже немного позавидовала. Совсем чуть-чуть… но когда граф обратился к ней с предложением сесть за фортепьяно, в душе проснулся азарт соревнования. Золотая медалистка аристократического заведения княжны Оболенской не любила проигрывать никому. И ни в чем.

— Ноты умеешь читать? — не надеясь на положительный ответ, на всякий случай спросил Шереметьев.

Юлька молча кивнула. Граф удивленно хмыкнул.

— Вольфганг Амадей перед отъездом презентовал мне свое последнее творение, — все еще сомневаясь, задумчиво произнес Шереметьев и повернулся к управляющему. — Семен Александрович, голубчик, принеси-ка мне дорожный саквояж. Партитура для фортепиано в нем лежит.

— Не надо! — небрежно отмахнулась Юлька. Пальцы привычно пробежались по клавишам. — Сыграю что-нибудь по памяти. Из того же Моцарта.