Самозванцы. Дилогия (СИ)

Чигирев теперь смог лучше рассмотреть «старца». Тот был высок, но почему-то не производил впечатления физически сильного человека. Более того, взглянув на Распутина глазами фехтовальщика, Чигирев вдруг понял, что не побоялся бы вступить в бой против этого гиганта. Не было в нем ощущения цельности, готовности к схватке. Двигался Распутин как-то скованно, особенно в пояснице и плечах. Впрочем, все это с лихвой покрывала невероятная психическая энергия, присутствовавшая в этом человеке. Его глаза словно прошивали насквозь, буравили, приковывали к себе.

– Ну что же ты стушевался, милый? – Распутин подошел почти вплотную к Чигиреву и ладонью разгладил свою бороду.

– Да вот, как-то непривычно здесь, Григорий Ефимович, – промямлил Чигирев, с трудом заставив себя взглянуть в глаза «старцу».

– Что же необычного? – усмехнулся Распутин, внимательно разглядывая Чигирева, и вдруг замолчал, впившись глазами в гостя.

Несколько секунд длилась пауза, после чего Распутин вдруг широким жестом перекрестил Чигирева и проговорил, медленно растягивая слова:

– Нету в нем беса. И не было. Чист он. Хоть и в язычестве пребывал, но чище многих, кто кажное воскресенье в церкви поклоны бьет. Но человек сей не от мира сего.

– Что же значит сие, батюшка? – тихо спросила госпожа Пистолькорс.

– Выйдите все, – резко потребовал Распутин. – Меня с Сергеем оставьте.

Не проронив ни слова, женщины покинули комнату, прикрыв за собой дверь. Распутин медленно подошел к столу, взял стоявшую там бутылку и разлил из нее красное вино в два хрустальных бокала.

– Пей, – указал он Чигиреву на один из бокалов. – Мадера.

Историк подошел к столу, взял бокал и сделал несколько глотков. Вино показалось ему слишком сладким.

– Не видел я еще такого. – Распутин одним глотком осушил свой бокал. – Откуда ты?

– Издалека.

– Так и знал, что не скажешь, – проворчал Распутин после непродолжительной паузы. – Зачем пришел? На погибель или на спасение?

– На спасение, Григорий Ефимович.

– Говори, – потребовал Распутин.

– До революции осталось четыре года, – заплетающимся языком произнес Чигирев. – Погибнет вся императорская семья. Страна будет разрушена. На семьдесят с лишним лет в ней установится кровавый режим. Потом снова хаос. Из великой империи мы превратимся в отстающую страну на задворках цивилизации.

– Как предотвратить?

– Через полтора года начнется мировая война. Россия вместе с Англией и Францией выступит против Германии и Австрии. Это будет началом конца.

Распутин с силой запустил свой бокал в дальнюю стену, и тот разлетелся на множество осколков.

– Говорил я Папе, не надо с германцем воевать.

– Я знаю, Григорий Ефимович, что вы хотели предотвратить войну, но вам это не удалось. Теперь мы должны суметь. Это единственный способ предотвратить революцию.

– Так, стало быть, ты из будущего, – протянул Распутин. – По доброй воле сюда попал али нет?

– Не по доброй. Но раз уж здесь, то хочу предотвратить катастрофу.

Распутин нервно походил по комнате.

– То-то чую, не из этого ты мира. Дух от тебя не ангельский, не дьявольский, но и не нашенский. Чужой, – и вдруг вплотную подошел к Чигиреву: – скажи, меня убьют?

– Убьют, – чуть помедлив, ответил Чигирев. – Перед самой революцией. В декабре шестнадцатого

– Кто?

– Никто не узнает, – уверенно соврал Чигирев, – Вас просто найдут застреленным на улице.

– Это все они, родственнички императорские, – прорычал Распутин и снова заметался по комнате.

– Григорий Ефимович, – подал голос Чигирев, – я постараюсь вам помочь. Но и вы помогите стране. Если мы не предотвратим войну, погибнут десятки миллионов. Страна погибнет.

– Ты уверен, что если не будет войны, то и революции не случится? – остановился Распутин.

– Я уверен, что, если начнется война, революция неизбежна. Реформы, конечно, нужны будут в любом случае. Но если начнется война, и они окажутся бессмысленны.

– Надо, чтобы император чаяния народные сам слушал, а не через дворян правил, – воздел узловатый палец к потолку Распутин. – Чтобы болтуны эти думские власти не имели. Надо, чтобы правил государь не по воле толстосумов да худых советников, а глас одного лишь Бога слушал.

– Ну да, это конечно, – замялся Чигирев. – Но сейчас главное – предотвратить войну.

– Сам знаю. – Распутин пятерней взъерошил свои волосы. – Да как? Все императорские родственнички лишь о войне и говорят. Уломают они Папу, ой уломают.

– Надо придумать, Григорий Ефимович. Иначе всем нам не жить. Россию потеряем.

– И то верно. Ну да обмыслим еще. Нынче что-то я себя плохо чувствую. Ты завтра ко мне приди. Обговорим. Да почаще ко мне ходи. Нам с тобой много еще о чем поговорить надобно.

– Конечно, Григорий Ефимович, непременно приду. – Чигирев начал медленно отступать к выходу.

– Погодь, – окликнул его Распутин. – Тебе-то самому чего надо?

– Мне? Ничего.

– Ты при службе?

– Нет пока.

– Так не годится. В Петербурге все при службе быть должны. Ну-ка я тебе отпишу. Сам решишь, к кому с ентой бумаженцией идтить.