Самозванцы

Багажные ленты уже вращались. На электронном табло высвечивались названия городов и названия рейсов, откуда прибыли самолеты. Лента номер 14 выбросила багаж трех самолетов, только что прилетевших из мест, расположенных в самых разных точках земного шара: Лос-Анджелеса, Франкфурта, Гонконга. Пассажиры, уставшие после долгого перелета, предусмотрительно взяли тележки и с нетерпением ожидали появления своих чемоданов в надежде поскорее добраться до отеля (если это были иностранцы), принять душ и прилечь отдохнуть.

Журналист Суарес Сальседо, зевая, получил свои документы и удостоверился, что все оформлено и заверено, как полагается; он боялся, что могут возникнуть какие-нибудь проблемы, и такое беспокойство было вполне объяснимо, учитывая его гражданство и тот факт, что подобное чувство всегда возникает при выполнении пограничных формальностей. Время от времени он потирал руки, ежась от холода. Без сомнения, вылетая из Гонконга с его тропической жарой, он не подумал о том, что здесь, в Пекине, будет немного прохладнее. К тому же кондиционеры работали на полную катушку, так что он просто замерз.

Рядом, буквально за его спиной, стоял немецкий синолог Гисберт Клаус. Он явно угадал, одевшись во фланелевую рубашку с длинным рукавом. Перед вылетом профессор скрупулезно высчитал недельную температурную кривую, установил среднее значение, чем и руководствовался при выборе костюма для путешествия. Он был спокоен. В правой руке он держал карманное издание «Панамского портного» Джона Ле Карре и как бы нехотя читал. Казалось, он никуда не спешит. Неподалеку, практически вплотную к движущейся ленте, пошатывался мужчина, напоминающий китайца, хотя из-за темного цвета кожи его можно было принять и за филиппинца; он взирал на окружающих с тем отсутствующим видом, который бывает у людей, изрядно выпивших; с некоторой долей идеализации его можно было назвать «отстраненным». Это был писатель Нельсон Чоучэнь Оталора. Было ясно, что он пил на протяжении всего перелета, во всяком случае, точно хватил лишку. Он что-то шептал сквозь зубы и время от времени грозил пальцем, будто хотел дать кому-то важный совет или что-то запретить ребенку. Рядом с ним покачивался, как маятник, человечек с маленькими глазками и намечающейся лысиной; он сцепил руки на животе и тоже ждал с видом раскаяния, иногда вздрагивая от икоты. Бразильский проктолог Рубенс Серафин Смит. Его опьянение не было бы таким явным, не распространяй он невыносимый запах.

Через некоторое время все направились к выходу, толкая перед собой тележки с багажом. Проктолога Рубенса Серафина Смита уже ждал улыбающийся шофер, который держал табличку с его именем и заголовком «Международная медицинская ассоциация». Доктор ехал в отель «Кемпински», но предложил подвезти своего попутчика, профессора Нельсона Чоучэня Оталору, до «Холидей инн» в Лидо. Водитель охотно согласился, сообщив, что это по дороге. Среди людей, ожидавших такси, можно было увидеть синолога Гисберта Клауса. Подошла его очередь, он сел в красное пекинское такси, сказал по-китайски, что ему нужно в отель «Кемпински», и не сдержал радостного жеста, заметив, что таксист его понял. В следующем такси журналист Суарес Сальседо показал водителю бланк отеля, и тот прочел надпись: отель «Мир Китая».

Ярко светило солнце, и воздух был чист. Все указывало на то, что начинается хороший день.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В Пекине все кажется большим. А то, что большим не является, напротив, слишком маленькое. Маленькие, переплетающиеся хутонги, или переулочки в старых районах, змеящиеся среди домов серого кирпича с крышами-пагодами; невысокие худенькие китаянки, закутанные в скромные одежды; маленькие дома и магазины; со стороны кажется, что это резко контрастируете общественными зданиями, дворцами, площадями и парками. Быть может, такая диспропорция — результат неких драматических событий, ведь Пекин не раз возрождался из руин. По крайней мере так думал профессор Гисберт Клаус, когда проезжал район дипломатических зданий, тот самый, что некогда был сожжен и опустошен «боксерами». Сейчас эти улицы утопали в тени густых деревьев, и ничто не напоминало об ужасе, который царил здесь столетие назад.

По дороге в отель Гисберт разглядывал величественные проспекты и колоссальные здания нового Пекина. Несмотря на холодную строгость линий, они все же обладали восточным колоритом — он улавливался в структуре, цвете, форме крыш. «Красный Восток», — подумал Гисберт, вспомнив популярную в эпоху Мао песню. Он был доволен своим первым опытом общения на китайском языке. Сначала таксист, парень из Хунана, удивленно взглянул на него, услышав родную речь, но они довольно быстро разговорились о погоде, движении, смоге, о постоянных ветрах из пустыни Гоби, которые приносят такое количество пыли, что невозможно дышать.