Самшитовый лес

А третий сказал:

– Все подумали, что уже началось…

И осекся.

– Что началось? – спросил приезжий.

Но ему не ответили. Вокруг хохотали и веселились вовсю. Трое хмуро складывали свои портфельчики.

Приезжему надоело все это. Он засунул два пальца в рот и свистнул так громко, как смог. От него шарахнулись, затыкая уши, а потом уставились на него. Хохот умолк.

– Ну чего вы смеетесь? – сказал приезжий. – Хохот – это освобождение от авторитета чьей-то глупости. Значит, надо быть уверенным, что ты сам умник. Обрадовались… смеетесь над Семиной… Смотрите, что с девкой сделали.

Все оглянулись на буфет. А там у стойки, забившись в угол, стояла официантка Семина. Она стояла вытянувшись, прикусив губу. Глаза у нее были закрыты, а опущенные руки сжаты в кулаки.

– Какой-то памятник, а не официантка, – сказал приезжий. – Обрадовались… Решили, что она услышала от меня об этой идее и выдала за свою… Глупо… Я с вами и дела иметь не желаю… – Он вытащил свой сидор и затягивал лямки.

– Напрасно вы это, – сказал один из трех. – Истина дороже всего. Если бы вы знали, чего все ждут, как здесь важна точность, вы бы не стали…

– А разве я сказал, что это моя версия, моя?

– Нет, не говорили… – нерешительно промямлил третий.

– Так что же вы судилище устраиваете? Я это от нее услышал! Понятно? Я услышал от нее! Она мне рассказала, поэтому мне и приснилось.

В полной тишине он пошел прочь.

Все слушали, как он топает вниз по лестнице.

– Мы, кажется, потеряли нужного человека, – сказал первый с портфелем. – Товарищ Семина, извините.

– Товарищ Семина, извините нас, – второй с портфелем поднялся и оглядел кафе. – Надо кого-то послать за ним и попытаться удержать…

И тут словно какой-то вихрь промчался по площадке. Так быстро пробежала Семина.

…А потом он шел по дороге, и она плелась за ним.

– Ну что тебе надо? – спросил приезжий.

– Ничего.

Опять бредут.

– А что ты плетешься? – спросил приезжий.

– Ничего.

Шествие продолжается.

– Я не хочу, чтобы вы уходили, – сказала официантка Семина.

– Ну мало ли чего ты не хочешь, – сказал приезжий.

Они дошли до перекрестка.

– Ты неискреннее, лживое существо, – сказал он. – Я таких не люблю.

– А каких вы любите? – спросила она.

– Совсем не таких.

– А каких?

– Других.

– А каких других?

– Вот это уж тебя не касается.

– Вы любите таких, как Валентина Николаевна?

Он ничего не ответил.

– Это вы – неискреннее, лживое существо, – сказала она. – Зачем вы соврали, что слышали эту историю от меня?

– А разве не так было?

– Вы соврали. Ни о чем я вам не рассказывала!

– Но ты же на самом деле всю эту историю придумала сама, так?

– Нет! – закричала она.

– Да!

– Ну и что? – сказала она. – Начиталась фантастики и придумала.

– Ну вот… – сказал он. – Теперь можно возвращаться. Значит, действительно скоро начнется.

Когда он вернулся, его ожидали сотрудники лаборатории и ученый.

– Нам кажется, вы тот человек, который нам нужен, – сказали сотрудники.

– А вот я еще не понял… вы-то сами те люди, которых я ищу? – ответил приезжий.

Что дождь и ветер? Это чепуха!

Туман, туман, туман.

Кончилась пьеса. Толпа вываливает из театра «Глобус».

Пьяный граф Ретланд сказал:

– Он всегда прав, этот Вилли… Он умник… Скажи, Вилли, а зачем ты вообще пишешь пьесы?.. Ну, понимаю. Тебе за них платят деньги… Но разве эти деньги вернут тебе ту жизнь, которую ты истратил, чтобы эти деньги получить? Значит, ты работаешь бесплатно… Стоит ли вообще работать? Может быть, лучше пить? А? Бери пример с меня. Вот я не работаю, а пью.

– И это вас радует, сэр? – спросил Вильям.

– Ты бесстыдник… Разве можно так спрашивать? И кого? Графа Ретланда?.. Да. Можно… Отвечу… Меня это радует… Когда я пьян, я не замечаю, как моя жена старается сделать из меня умника. Какая логика! А? Вы не находите?

– Нервничаешь, – сказал рыжебородый граф Эссекс и оглянулся на женщину в маске.

Она все время стояла молча. Но все понимали: многое говорилось ради нее. Распускались павлиньи перья в ее присутствии. Она никогда этого не добивалась. Но тут уж ничего не поделаешь.

– Ты тоже прав, Эссекс, – сказал пьяный. – Вы все правы… Я потрачу вторую половину жизни, чтобы изучить ошибки первой половины.

– Если так пить, можно не прожить вторую половину, – сказал Вильям.

Волосы у него были жидкие и бесцветные, и он сильно проигрывал рядом с этими ребятами.

– …Умники – слабость моей жены, – сказал Ретланд.

– Пора уходить, господа, – сказал Эссекс и повел Ретланда к выходу.

Все последовали за ним, кроме женщины в маске, которая дожидалась, пока стихнут шаги на деревянной галерее.

– Вильям… Вильям, – сказала она, кинулась к Шекспиру и схватила его за плечи. – Я не смею хвалить тебя, не смею заступиться, если тебя ругают… и так всю жизнь… и перемена невозможна. Вилли, что мне делать?! Ретланд пьет… Вся Англия пьяна… Как будто бы разлучена с любимым… Свободы нет на этом свете…

Вильям обнял ее и сказал:

– Ты моя песня…

И тогда сказала женщина:

– Прощай, Вильям… Я должна уйти…

И она ушла, простучав каблуками по доскам галереи, окружавшей партер, и Шекспир глядел ей вслед.

И тогда вошел в дверь человек в темном одеянии и сказал скрипуче: