Самурай

В Ято существовал обычай: когда выпадал первый снег, готовили пресные клецки, втыкали в каждую по три стебля мисканта и совершали приношение Будде. Потом клецки варили и ели всей семьей. Говорили, что тому, кто первым вытащил клецку из котла, улыбнется счастье. Рику тоже приказала служанкам поставить на огонь большой котел. Младший сын Гондзиро в ожидании угощения от души радовался – такого веселья давно не было в их доме.

На следующий день, однако, от господина Исиды прибыл посыльный, сообщивший, что по приказанию Совета старейшин Самурай должен не отлучаясь ждать его распоряжений.

Дядя, болевший с конца осени, опять взялся за свое: может быть, речь идет о землях в Курокаве? Или, возможно, Его светлость решил вознаградить за тяготы, которые пришлось пережить во время путешествия? Дядя считал, что нужно тайком послать слугу и все разузнать. Однако Самурай не надеялся на хорошие вести.

Через несколько дней прибыли двое чиновников. Войдя в чисто убранный дом, они пошли переодеться. Самурай с помощью Рику тоже облачился в парадное кимоно с фамильным гербом и торжественно сел в гостиной.

Один из чиновников, устроившись на почетном месте, тихо произнес: «Приказание Совета старейшин» – и зачитал бумагу:

«Рокуэмон Хасэкура принял христианство в стране южных варваров, что является нарушением указа и должно быть наказано строжайшим образом. Согласно особому решению Совета старейшин, ему предписано не покидать дом».

Самурай, низко склонив голову и опершись руками о пол, покорно выслушал приказ. Он чувствовал, что летит в бездонную пропасть. Но был так опустошен, что не испытал даже досады. Моргая глубоко сидящими глазами, он выслушал объяснения чиновника. Благодаря снисходительности господина Аюгаи и господина Цумуры ему лишь запрещено покидать Ято – в этом и будет состоять наказание. Чиновник добавил еще, что раз в год ему придется представлять Совету старейшин письменное отречение от христианства.

– Я вам сочувствую от всей души.

Выполнив возложенную на них миссию, чиновники почли себя обязанными высказать слова утешения. Один из них, сев на лошадь, сказал тихо:

– Строго между нами, Тюсаку Мацуки просил кое-что передать вам. Из Эдо сообщили Совету старейшин княжества, что в Сацуме схвачен Веласко. Если бы не это, решение относительно вас не было бы таким суровым.

– Господин Веласко? – снова заморгал глазами Самурай.

– Кажется, его отправили в Нагасаки, и он с другими падре находится в тюрьме в Омуре. Я слышал, что он еще не совершил «поворота».

После отъезда чиновников Самурай, не снимая парадного кимоно с фамильным гербом, остался сидеть в гостиной, где уже начала сгущаться темнота. Жаровня остыла, и было холодно. Самурай вспомнил слова чиновника и подумал, что тот высокомерный, самолюбивый южный варвар ни за что не совершит «поворота», никакие муки, никакие пытки не заставят его предать самого себя.

«Вот как, вернулся, значит, в Японию?..»

С той минуты, как они расстались, он знал, что это произойдет. Одержимая, горячая натура этого человека не могла вытерпеть тихой, спокойной жизни. Из-за своей одержимости и горячности он не раз обижал Самурая, Танаку и Ниси. Во время долгого путешествия Самурай постоянно ощущал отличие этого южного варвара от них, японцев, и не мог внутренне сблизиться с ним.

Самурай почувствовал какое-то движение. Повернувшись, он увидел, что за раскрытой перегородкой в коридоре сидит Рику. Даже в темноте было видно, что ее плечи трясутся. Она изо всех сил сдерживала рыдания.

– Не беспокойся, – ласково сказал он ей. – Спасибо и на том, что род Хасэкура не прекратится, что Ёдзо и остальные слуги не подверглись наказанию.

С этого дня Самурай, когда все уже спали, подолгу сидел в одиночестве и смотрел, как огонь перебегает с одной ветки на другую. Что сейчас поделывает Ниси? Видимо, получил то же приказание, но связаться с ним невозможно. Перед его закрытыми глазами одна за другой проплывали картины, как он с Ниси и остальными попутчиками в сопровождении тяжело груженных лошадей пересекает Новую Испанию. Раскаленный диск солнца, поросшая кактусами и агавами пустыня, стада коз, поля, возделываемые индейцами. Неужели он и в самом деле видел все это? Может быть, приснилось? И он до сих пор видит этот сон? Нет, он помнит, что на стенах монастырских комнат, где их поселяли, всегда был жалкий, худой человек с распростертыми руками и поникшей головой.

«Я, – думал Самурай, ломая сухие ветки, – преодолел два безбрежных моря, добрался даже до Испании, чтобы встретиться с королем. Но короля так и не увидел, а вместо него мне без конца показывали этого человека».