Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

Мы миновали Порт-Морсби, и разрывы зенитных снарядов остались позади. У меня вырвался вздох облегчения. Но успокаиваться было рано. Примерно в миле над нами истребитель «P-40» на огромной скорости входил в пике. Он так быстро приблизился, что я и пальцем не успел пошевелить. Секунда – и он уже оказался над нами, еще секунда – и одинокий самолет молнией понесся на бомбардировщики. Я наблюдал, как истребитель промелькнул в 600 ярдах передо мной – он шел на таран!

Как ему удалось проскочить в небольшой, всего в несколько ярдов, промежуток между третьим и четвертым бомбардировщиками левого звена, для меня до сих пор остается загадкой. Это казалось невозможным, но это произошло. Ведя огонь из всех орудий, «P-40» прорвался сквозь строй бомбардировщиков и нашпиговал свинцом самолет Миядзаки.

Самолет мгновенно загорелся. На огромной скорости «P-40» скрылся внизу под нами. Самолет Миядзаки медленно падал, языки пламени тянулись за ним. Взрыв, последовавший за яркой вспышкой, разнес самолет на мелкие кусочки. Нам не удалось заметить ни одного куска падающего металла. Все произошло за три или четыре секунды. Мы продолжали держать курс домой. Над Буной наши истребители, выполнив задачу по сопровождению, рассредоточились и повернули к Лаэ.

Гибель Миядзаки стала для всех нас болезненным уроком. По моему глубокому убеждению, на раннем этапе войны индивидуальное мастерство наших летчиков было намного выше, чем у пилотов, летавших на голландских, австралийских и американских истребителях. В предвоенные годы в Японии нас готовили намного более тщательно, чем летчиков других стран. Авиация стала всем для нас, и мы, не жалея сил, вникали во все тонкости воздушного боя. И конечно, мы летали на истребителях, по многим параметрам превосходящих самолеты противника. Но в воздушных сражениях Второй мировой войны одного индивидуального мастерства было недостаточно, чтобы выжить. Разумеется, существует масса примеров того, когда мастерство пилота помогало ему одерживать победу в воздушной схватке один на один. Но это отнюдь не являлось общим правилом, а было скорее исключением из правил. Нашим крупным неудачам в воздушных сражениях мы обязаны своему неумению действовать единой командой, а именно этим мастерством досконально овладели американские летчики, пока шла война.

Гибель Миядзаки, а также трех других пилотов, сбитых в начале апреля, я могу объяснить лишь неумением наших летчиков-истребителей действовать одной, тесно спаянной командой. При встрече с истребителями противника наши летчики были склонны устраивать дикую свалку, где самолеты вели бой один на один, как это происходило во время Первой мировой войны. Японские летчики конца тридцатых годов наиболее ценным качеством самолета-истребителя считали его способность вписаться в вираж самолета противника. Маневренность самолета ценилась превыше всех других его качеств.

Какое-то время при определенных условиях это приносило свои положительные плоды. Но превосходство в индивидуальном мастерстве в воздушной схватке один на один улетучивалось, когда противник отказывался сражаться по вашим правилам или когда его четкое следование заранее разработанному плану значительно снижало эффективность атаки «одинокого волка».

Два дня спустя после гибели Миядзаки семь бомбардировщиков «B-26» совершили налет на Лаэ. К счастью, мы заблаговременно были оповещены об их приближении и подняли в воздух девять истребителей для встречи самолетов противника, идущих на приступ на высоте всего 1500 футов. Жестокая схватка с противником длилась целый час, нам удалось сбить всего один бомбардировщик и повредить другой. Более топорно проведенного воздушного боя мне еще не приходилось видеть. В действиях девяти Зеро не было никакой системы. Вместо нанесения согласованных ударов общими усилиями по одному или двум самолетам, когда массированным огнем можно было превратить «B-26» в груду металла, наши летчики с чрезмерным усердием действовали кто во что горазд. Неоднократно нескольким самолетам на выходе из атаки приходилось увертываться, чтобы избежать столкновения с другими Зеро или не попасть под огонь своих же истребителей. Настоящее чудо, что ни один из наших самолетов не врезался в другой и не сбил никого из нас.

Я чуть не лопнул от злости, вернувшись в Лаэ. Выпрыгнув из кабины своего Зеро, я оттолкнул авиатехников и заорал всем летчикам, чтобы те остановились и слушали меня. Минут пятнадцать я распекал их за неуклюжие действия, указывая каждому на его ошибки и подчеркивая, что лишь чудом им всем удалось вернуться живыми. С этого дня мы каждый вечер устраивали занятия по отработке согласованности наших действий. Эта учеба продолжалась всю первую неделю неожиданно наступившего странного затишья в воздушной войне.