Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

Две дивизии сухопутных сил, полностью уничтоженные яростно сражающимся противником, перестали существовать. Количество потерянных военно-морскими силами кораблей могло бы по меркам мирного времени составить целый флот. В прибрежных водах Гуадалканала в грязи ржавели останки двух линкоров, одного авианосца, пяти крейсеров, двенадцати эсминцев, восьми подводных лодок, а также сотен истребителей и бомбардировщиков, ставших последним пристанищем для погибших летчиков.

Что с нами произошло? Совсем недавно мы безраздельно господствовали на Тихом океане. Десятками мы сбивали истребители противника. Теперь же в секретных докладах с фронта сообщалось о новых вражеских истребителях, значительно превосходящих по своим характеристикам истребители «P-39» и «P-40».

Тогда же я впервые узнал, что на самом деле произошло в июне прошлого года у атолла Мидуэй. Четыре авианосца! И почти триста самолетов, по большей части вместе с летчиками, были уничтожены! В это верилось с трудом.

У меня стало тревожно на душе, когда я увидел новобранцев, получивших назначение в нашу группу. Это были полные энтузиазма, серьезные и, несомненно, мужественные молодые ребята. Но решительность и храбрость не могли заменить собой мастерства, к тому же им недоставало выдержки, необходимой в схватках с американскими пилотами, все большее число которых прибывало на Тихоокеанский театр военных действий. Эти новобранцы с их сияющими лицами, неужели они были способны заменить собой таких летчиков, как Сасаи и Ота? Как? Как можно было рассчитывать на это?

Их сурово муштровали в Тоёхаси. От восхода до заката инструкторы обучали их азам летного мастерства. Занятия в классе и все новые и новые тренировочные полеты. «Учитесь летать строем! Вы держите ручку управления, а не рукоятку метлы! Не просто летайте на самолете, а станьте частью его! Вот так можно экономить топливо… ведите огонь короткими очередями, а не „сжигайте“ весь боекомплект сразу!» Накопленный в воздушных схватках бесценный опыт передавался новичкам.

Но времени для этого у нас было катастрофически мало. Мы не могли следить за ошибками каждого и тратить время на устранение тех или иных недостатков. Дня не проходило, чтобы не было слышно сирен пожарных и санитарных машин, мчавшихся по взлетно-посадочной полосе на выручку летчикам, повредившим самолеты при неудачном взлете или посадке.

Разумеется, не у всех новых летчиков дела шли неважно при овладении мастерством управления истребителем. Кое-кто оказался не менее одаренным, чем великие асы, воевавшие в 1939-м и 1940 годах. Но их количество было ничтожным, и им не хватило времени, чтобы в спокойной обстановке налетать необходимое количество часов и набраться боевого опыта до того, как их бросили против американцев.

Не прошло и месяца после падения Гуадалканала, как нам на собрании офицеров пришлось услышать сообщение о новой катастрофе. Эти сведения оставались секретными до конца войны и не стали достоянием широких слоев населения. За закрытыми дверями я читал о том, как японский конвой, в составе которого находилось более двадцати кораблей – двенадцать транспортов, восемь эсминцев и несколько мелких вспомогательных судов, – предпринял попытку высадки армейского десанта в Лаэ, на нашей старой авиабазе[5]. По меньшей мере сто истребителей и бомбардировщиков противника атаковали конвой в открытом море и потопили все транспорты и пять эсминцев. Эта катастрофа имела, пожалуй, более серьезные последствия, чем падение Гуадалканала, ибо теперь противник господствовал в воздухе к северу до самого Лаэ, и мы оказывались бессильны препятствовать его крайне эффективным атакам наших судов.

Через несколько дней пришел приказ о переводе нашей авиагруппы в Рабаул. Накадзима поинтересовался, собираюсь ли я отправиться вместе с ним обратно в юго-западную часть Тихого океана. Неужели он мог подумать, что я поступлю иначе? Накадзима заявил мне, что, несмотря на потерю правого глаза, я, по его мнению, лучше любого из новых летчиков. В тот же вечер из штаба поступил список летчиков, отправляемых в Рабаул. В нем значилась и моя фамилия.

Но мы забыли о главном враче авиабазы. Он был крайне возмущен, прочитав в списке мою фамилию. Ворвавшись в кабинет Накадзимы, он выплеснул свой гнев на моего незадачливого командира.

– Вы с ума сошли! – завопил он. – Вы хотите убить этого человека? Как вам в голову пришло дать согласие на отправку на фронт летчика с одним глазом? У него нет никаких шансов! Это же абсурд! Я не дам разрешение на перевод Сакаи в Рабаул!

Мы слышали эти крики на другом конце аэродрома.

Накадзима возразил, заявив, что я лучше большинства новых летчиков и не важно, два у меня глаза или один, ничто не заменит моего мастерства за штурвалом самолета и огромного боевого опыта. Главный врач стоял на своем. Накадзима пришел в ярость. Их спор продолжался несколько часов, но победителем в нем вышел врач. Он убедил Накадзиму отказаться от принятого решения.