Читаем Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945 полностью

Еще два раза мы взмывали вверх, пикировали и делали петлю. Ни одно орудие не открывало огонь с земли, самолетов противника в воздухе не было.

Когда я завершил выполнение третьей петли, Нисидзава приблизился к моему самолету и со счастливой улыбкой на лице показал знаками, что хочет повторить все снова. Повернувшись налево, я увидел улыбающегося Оту, который кивал в знак согласия. Соблазн оказался слишком велик. Мы снизились всего до 6000 футов над аэродромом и четким строем выполнили еще три петли. Ни одно орудие не выстрелило! Мы, похоже, произвели фурор своей безрассудной выходкой. Я подумал о находившихся на земле и громко расхохотался.

Мы вернулись в Лаэ через двадцать минут после приземления других истребителей. Рассказывать о своем «подвиге» мы никому не стали. Едва оказавшись вместе, мы принялись громко хохотать и улюлюкать. Ота буквально выл от радости, а более сдержанный Нисидзава одобрительно похлопывал нас по спине. Но надолго сохранить нашу тайну нам так и не удалось. В тот же вечер, часов после девяти, один из дневальных появился у нас в казарме и сообщил, что лейтенант Сасаи хочет нас немедленно видеть. Мы, встревожившись, переглянулись. За эту выходку нас могли сурово наказать.

Не успели мы войти к Сасаи, как он, вскочив с места, стал орать.

– Посмотрите, кретины! – проревел он. – Посмотрите-ка сюда! – Он был красным от ярости и едва сдерживался, размахивая написанным по-английски письмом перед нашими лицами. – Вы знаете, откуда это у меня? – кричал он. – Нет? Так я вам скажу, болваны. Несколько мнут назад его сбросили с вражеского самолета!

В письме говорилось:

«Командиру авиабазы в Лаэ.

На нас произвели неизгладимое впечатление три летчика, нанесшие нам сегодня визит, все мы любовались их выполнением мертвых петель над нашим аэродромом. Это было настоящее шоу. Были бы весьма признательны, если бы они смогли вернуться сюда еще раз и каждый носил бы на шее зеленый шарф. Просим извинить, что не смогли оказать им достойного приема во время последнего посещения, но в следующий раз мы позаботимся, чтобы наш прием оказался очень „горячим“.

Мы едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Письмо было подписано летчиками-истребителями с базы в Порт-Морсби. Лейтенант Сасаи поставил нас по стойке „смирно“ и сурово отчитал за „идиотское поведение“. Мы получили приказ больше никогда не устраивать авиационных шоу над аэродромом противника. Но шутка нам удалась, и мы получили огромное удовольствие от своей „пляски смерти“.

В тот вечер никто из нас не знал, что на следующий день нам суждено стать свидетелями настоящей „пляски смерти“, но уже без фиглярства в воздухе. Семь истребителей из нашей эскадрильи сопровождали восемь бомбардировщиков, получивших задание нанести удар по Порт-Морсби. Едва мы долетели до базы противника, как восемнадцать истребителей ринулись на нас со всех сторон. Это был первый оборонительный бой, который мне пришлось вести. Нам приходилось так тяжело, что мы едва успевали прикрывать восемь бомбардировщиков от непрерывных атак самолетов противника. Хотя я и увел несколько истребителей от бомбардировщиков, сбить ни одного самолета противника мне не удалось. Три истребителя союзников завязали бой с остальными нашими летчиками. Тем временем бомбардировщики не слишком точно сбросили свой смертоносный груз и стали неуклюже разворачиваться, собираясь в обратный путь.

Мы увидели, как „P-39“ на огромной скорости ринулся сверху на строй бомбардировщиков, но не успели вовремя помещать атаке. Всего мгновение назад небо было чистым, но уже в следующую секунду самолет противника открыл ураганный огонь по замыкающему строй бомбардировщику. Затем, сделав переворот, истребитель вошел в пике и оказался вне пределов досягаемости наших орудий. Шлейф пламени потянулся за бомбардировщиком. Приблизившись, я узнал этот самолет. Это был бомбардировщик, накануне приземлившийся в Лаэ, его пилот беседовал с нами в казарме. Вскоре горящий самолет накренился носом вниз и резко скользнул на крыло. Он быстро терял высоту, и, казалось, вот-вот перестанет слушаться пилота. Оставались считаные секунды, крылья и фюзеляж были объяты пламенем.

Внезапно нос пылающего самолета дернулся вверх, и бомбардировщик начал набор высоты. Я с изумлением следил за самолетом, начавшим вычерчивать петлю – невыполнимую для этого типа машин фигуру высшего пилотажа. Летчик – тот самый, что рассказывал нам о своей мечте выполнить мертвую петлю, – теперь пытался сделать ее на своем бомбардировщике. Самолет набирал высоту, затем завис на мгновение в воздухе носом вверх и в следующую секунду превратился в огненный шар, полностью исчезнув в пламени.

Пылающая масса рухнула вниз. Прежде чем она успела коснуться земли, раздался оглушительный взрыв объятых огнем топливных баков».

Глава 17

Перейти на страницу:

Все книги серии За линией фронта. Мемуары

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное