Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

Я пришел в себя через несколько секунд. Сильные порывы холодного ветра, проникающие в кабину сквозь разбитое стекло, привели меня в чувство. Но я все еще не владел собой. Все вокруг приобрело размытые очертания. Время от времени я снова проваливался в темноту. Это происходило каждый раз, когда я пытался сесть прямо. Запрокинутая назад голова упиралась в подголовник. Я силился хоть что-то рассмотреть, но все плыло у меня перед глазами. Кабина, похоже, была открыта, резкие порывы ветра, врываясь внутрь, возвращали меня в полубессознательное состояние. Ветер бил в лицо, мои очки были разбиты вдребезги.

Ничего кроме… приятной, приносившей облегчение сонливости я не ощущал. Я пытался заставить себя понять, что меня ранили и я умираю, но страха не испытывал. Если смерть столь безболезненна, то волноваться не о чем.

Я находился в мире грез. Мозг отказывался работать. Рой видений возникал в моем затуманенном сознании. Совершенно отчетливо я увидел лицо матери. Она кричала: «Позор! Позор! Просыпайся, Сабуро, просыпайся! Ты ведешь себя как изнеженная барышня. Ты же не трус! Просыпайся!»

Постепенно до меня дошло, что происходит. Зеро камнем падал к земле. Я заставил себя открыть глаза и увидел, что все вокруг окрашено в ярко-красный цвет. Мне показалось, что самолет горит. Но запаха дыма я не чувствовал. Я все еще находился в полубессознательном состоянии.

Я несколько раз моргнул глазами. Что происходит? Все вокруг было красным. Ничего не видя, я попытался нащупать ручку управления. Вот она! Все еще не в состоянии ничего рассмотреть, я плавно потянул ручку на себя. Самолет, прекратив свое отвесное падение, начал менять траекторию полета. Я почувствовал, как меня вдавило в кресло, когда, выйдя из пике, мой Зеро возобновил полет в горизонтальном положении. Ветер стих, его резкие порывы больше не били с силой мне в лицо. Страшная мысль вдруг пришла мне в голову. Я, должно быть, ослеп! Мне не суждено добраться до Рабаула.

Я действовал машинально. Я попытался вытянуть левую руку, чтобы нащупать ручку газа и увеличить мощность двигателя. Я напрягал каждый мускул, но рука отказывалась повиноваться. Все впустую! В отчаянии я попытался сжать пальцы.

Я ничего не чувствовал. Рука онемела. Я пошевелил ногами, пытаясь нащупать педаль руля поворота. Двигалась только правая нога, которой мне все-таки удалось надавить на педаль, и самолет скользнул на крыло. Левая нога онемела. Стиснув зубы, я напряг мышцы. Я ничего не чувствовал.

Всю левую сторону моего тела, похоже, парализовало. Несколько минут я пытался пошевелить левой рукой и левой ногой. Мне это не удавалось. Но я по-прежнему не чувствовал боли. Я ничего не понимал. В меня попали. Я получил тяжелое ранение. Но я ничего не чувствовал. Сейчас меня бы обрадовала боль в руке и ноге. Лишь бы знать, что они остались целы.

Щеки у меня стали влажными, по ним текли слезы. Я плакал, и это помогло, как это помогло! Онемение начало проходить. Слезы стали смывать кровь, заливавшую глаза.

Я по-прежнему ничего не слышал. Но зато теперь я снова мог видеть! Очень слабо, но красный цвет начал бледнеть. Проникающие в кабину лучи солнца позволили мне рассмотреть очертания кабины. Я смутно различил приборную панель, я видел круги приборов, но не мог разобрать их показания. Повернув голову, я попытался рассмотреть, что происходит за бортом самолета. Огромные темные тени с невероятной скоростью проносились мимо крыльев.

По-видимому, это корабли противника. Выходит, я нахожусь всего в 300 футах над водой. И тут я различил какой-то звук. Сначала послышался гул двигателя, а затем громкие щелчки. Корабли обстреливают меня! Зеро зашатало от разрывов зенитных снарядов. Странно, но я ничего не стал делать. Я сидел в кабине, даже не пытаясь увести самолет из-под обстрела. Вскоре разрывы стихли. Я больше не видел темных очертаний кораблей на воде. Я оказался вне пределов досягаемости их огня. Прошло несколько минут. Я по-прежнему ничего не предпринимал, пытаясь заставить себя думать.

Разные мысли лезли в голову. Меня вдруг снова стало клонить в сон. В полном оцепенении я осознал, что мне не удастся долететь до Рабаула. В моем состоянии это было просто невозможно. Я даже не смогу добраться до острова Бука, находящегося на 300 миль ближе. На несколько минут мной овладело острое желание начать пикировать и на полной скорости рухнуть в море, избавив себя тем самым от всех проблем.

Что за идиотская мысль! Я попытался стряхнуть с себя оцепенение. Я стал бранить себя: тебе не пристало так умирать! Если тебе суждено умереть, то ты должен уйти по-мужски. Ты ведь не зеленый новичок, не умеющий сражаться. Мысли путались, но я осознал, что, пока способен управлять самолетом и лететь, я должен сделать все возможное, чтобы забрать с собой еще одного или несколько врагов.