Самураи. Первая полная энциклопедия

Может показаться забавным, что Тёкэй был одним из самых энергичных военачальников своего времени и многого достиг именно благодаря тому, что был мастером рэнга. Восхитительные описания Тёкэя сообщают нам об одном важном моменте в классическом японском стихосложении. Рэнга, как групповая игра, возлагала на участников строгие правила соблюдения протокола и этикета. Основной смысл, основное наслаждение этой игрой – именно в том чувстве соучастия, духовного единения и с другими людьми, и с самой этой традицией. Насколько мы можем судить по сочинениям, соперничество было вторичным, а если и первичным, то лишь постольку, поскольку поэт мог при этом уловить традиционные предписания.

Впрочем, и собственно танка никто не отменял, а чувство традиции в написании танка было ничуть не менее необходимо. Известно, например, что в 1183 году, спасаясь от наступающей с востока огромной армией Минамото, клан Тайра покинул столицу и бежал на запад, захватив с собой ребенка-императора Антоку (1178–1185) и оставив после себя лишь пылающий город. Однако один из главнокомандующих армии Тайра – Таданори (1144–1184) повернул обратно, чтобы нанести прощальный визит своему учителю поэзии, Фудзивара-но Сюндзэю (1114–1204). Согласно «Хэйкэ моногатари», войдя в комнату Сюндзэя, он сказал: «Долгие годы вы, учитель, благосклонно вели меня по пути поэзии, и я всегда считал ее самым важным. Однако последние несколько лет в Киото – волнения, страна разорвана на части, и вот беда коснулась и нашего дома. Поэтому, никоим образом не пренебрегая обучением, я не имел возможности все время приходить к вам. Его величество покинули столицу. Наш клан погибает. Я слышал, готовится собрание поэзии, и думал, что, если вы проявили бы снисходительность ко мне и включили в него одно мое стихотворение, это было бы величайшей честью всей моей жизни. Но вскоре мир обратился в хаос, и когда я узнал, что работа приостановлена, то очень огорчился. Когда страна успокоится, вам суждено продолжить составление императорского собрания. Если в том свитке, что я принес вам, вы найдете что-нибудь достойное и соблаговолите включить в собрание одно стихотворение, я возрадуюсь в своей могиле и оберегу вас в отдаленном будущем».

На этой гравюре (Цукиока Ёситоси, 1886 г.) самурай в полном вооружении играет на биве.

Великая битва. Утагава Ёсикадзу. Триптих. 1855 г. Обратите внимание, какой поистине огромной палицей канабо сражается её центральный персонаж. Понятно, что таких воинов можно было прославлять и в живописи, и в стихах.

Когда он уезжал, то взял с собой свиток, на котором было записано более ста стихов из тех, что он составил за многие годы и которые, он думал, достаточно хороши. Теперь он достал его из-под доспехов и почтительно передал Сюндзэю. Сюндзэй, будучи лучшим знатоком поэзии своего времени, действительно получил от удалившегося от дел императора Госиракава указание составить седьмую императорскую антологию японской поэзии. Далее в «Хэйкэ» говорится, что он включил в «Сэндзай сю» – антологию, которую он закончил, когда в стране наступил мир, – одно стихотворение Таданори, правда, как произведение «неизвестного поэта», ибо Таданори, к тому времени уже погибший, считался врагом императорского дома. Что же это было за стихотворение? Описание жизни воина-самурая? Смятение чувств могущественного клана, от которого неожиданно отвернулась судьба? Страдания людей, вовлеченных в кровопролитную войну кланов? Нет. Оно гласило:

Сига, столица журчащих волн, опустела,
но вишни в горах остаются прежними[37]

.

Само же это стихотворение было всего лишь откликом на события 667 года, когда император Тэндзи (626–671) перенес столицу страны из города Сига в Оцу. Ко времени Сюндзэя Сига уже давно стала «поэтическим именем», намеком на «дела давно минувших дней», и стихотворение, составленное на тему «Цветы в родном городе», оказалось более чем типично: в нем сочеталась ностальгия по брошенной столице и красота вечных цветов вишни. Более того, можно с уверенностью сказать, что среди всех остальных ста с лишним стихов, столь тщательно собранных Таданори, ни один не выходил за рамки тем и языка, считавшихся приличествующими придворной поэзии.

Самураи любуются цветущей сакурой. Ксилография Утагава Куниёси.

Другое подобное стихотворение принадлежит Хосокава Фудзитака. Оно, возможно, было его прощальным посланием миру:

В мире, что и ныне неизменный с древних времен,
листья-слова сохраняют семена в человеческом сердце[38]

.