Самурай

Из-за этого ему пришлось обойтись без советов, насыпать в горячую воду стирального порошка для одежды, налить жидкого мыла для тела, вытряхнуть из большой бутыли тягучей смазки для оружия, хорошенько все перемешать до образований громадной шапки пены, которая полезла через края ванны на неубранную кровать, сползла на пол и укрыла своей пушистой, рыхлой белизной царившую на земле грязь, превратилась в облако и теперь, мягко покачивая ванну, уносила невозмутимо моющего мылом автомат Максима в полосчатую желтизну засаленных обоев, оказавшихся самым обычным бумажным небом, намазанным с обратной стороны засохшим и крошащимся клейстером с когда-то увязшими там трупиками тараканов и птиц, с прожженными дырами давно потухших звезд, безобразно обугливших окружающее пространство и выставляя напоказ мокрую цементную стену, холодную и мертвую, — край, конец, закат, за которые хода уже не было, и оставалось только два пути — сидеть здесь, шевеля усиками и подглядывать, хихикая, в большие дырки, или вернуться назад с воздушными шариками, которые можно надуть и прицепить в разорванным глоткам дорогих гостей и поговорить с ними по душам, слыша их ответы, выходящие из шариков, которые снова и снова надо надувать, и такая работа действительно не к чему, надо просто стереть мыло с чистого, фырчащего от удовольствия автомата и сунуть его рылом в посмевшего трясти ванну и расплескивать воду, желательно не давая себе времени разбираться, кто в своем праве и кто это вообще такой, очень похожий на помесь Вики и Павла Антоновича.

Единство мира распалось на два лица, и это действительно оказались Вика и Павел Антонович, и Максим действительно пытался сунуть между ними автомат, к счастью оказавшийся надувной игрушкой, покрытой слоем противной, жесткой пены. Продрав глаза Максим увидел, что его коллеги обильно дымятся, а потом и сам ощутил нарастающий жар, словно они никуда не бежали, а так и остались сидеть в эпицентре извержения, наяву галлюцинируя от прихода вулканических газов. Павел Антонович что-то орал, смешно разевая рот, как готовящаяся чихнуть лягушка, но до Максима не доходило ни слова, хотя он прекрасно слышал потрескивание раскаляющейся одежды, дыхание Вики и гул, идущий из-за стенок вертолета. Он решил, что так и надо, и принялся разглядывать склад, но всякий раз, когда его глаза отрывались от лица Павла Антоновича и плыли в сторону, в действие вступала уже Вика, молча щелкая у него перед носом пальчиками, привлекая его внимание к речи шефа, чему он рефлекторно подчинялся, но затем вредные глаза вновь отъезжали до нового щелчка.

Я ничего не слышу, сказал Максим, точнее попытался это сделать, так как он действительно не услышал своего голоса, наверное их с Павлом Антоновичем поразила одна и та же болезнь, но его беззвучная реплика оказалась волшебной, вокруг головы лопнул невидимый шар и в уши воткнулись долгожданные слова:

— Еще раз повторяю — ты вертолет вести сможешь?

— Не знаю, — честно признался Максим, стараясь не очень сильно раскрывать рот, чтобы не порвать спекшиеся губы, — не пробовал. Но, может быть, и умею.

Вика и Павел Антонович переглянулись с заметным облегчением.

— Тем лучше, — сказал Павел Антонович, — лучше и не пробовать. Вертолет поведу я, а тебе придется вернуться обратно и найти добычу.

Возразить нечего, не посылать же Вику в таком виде, в каком она уже была, когда Максим помогал снимать ей чулки. Он встал и принялся переворачивать стулья, находящиеся в вертолете, внимательно осматривая заднюю сторону спинок и нижнюю поверхность сидений, для верности проводя по ним ладонью, но его надежды не оправдались, и он, пнув дверь, вывалился наружу. Поначалу Максиму показалось, что он очутился на другой планете или в материализовавшемся бреде какого-то сумасшедшего, что было вернее, так как он никогда не думал, что существуют четырехугольные небесные тела, настолько представшее перед ним зрелище не согласовывалось с реальностью.

Крыша здания теперь ярко освещалась подпиравшим небо сияющим лавовым столбом, ее квадрат четко вырисовывался в темноте ночи и клубящегося почему-то исключительно за ее пределами дыма. В центре красовались останки атомного убежища, в имеющихся декорациях больше смахивающие уже не на цветок, а на неудачно приземлившийся или подбитый силами противовоздушной обороны инопланетный корабль, а оплавленные коробки и кругляки вертолетов — на разбросанные взрывом чудовищные тела его экипажа.

Ледяной ветер прекратил утюжить крышу, хотя по стремительные потоки в недрах дымовой стены свидетельствовали, что он отнюдь не стих, и оставалось только предполагать в этом вину включившегося при посадке корабля защитного силового поля, как это обычно и случается в дрянных фантастических романах и фильмах. Холод в очередной раз сменился удушающим жаром, который увеличивался с каждым шагом к извержению, но делать было нечего, и Максим двинулся в сторону убежища.