Самурай

В трапезе наступил небольшой перерыв, все выбрались из-за бесконечного стола, каким-то образом сгрудились на одной стороне, кто-то прошел прямо по нему, кто-то — под ним, так как трава в некоторых местах оказалась настолько примята, что возникли ясно различимые короткие тропинки, словно протоптанные гномиками, начинающиеся в густой траве и в густой траве кончающиеся, подобные же тропинки обозначились и на столе в виде более менее освобожденного от посуды пространства и скопления разноцветных пятен, среди которых особенно выделялись зеленые и красные — от испачканных травой подошв ботинок и пролитого вина.

Официанты раздвигали столики, устанавливали над ними навесы от жаркого солнца, накрывали желтоватыми скатертями и водружали бутылки, корзинки с фруктами и вазы с цветами, чей запах излишне резок и навязчив, что выдавало очередную генетическую подделку, но женщины вились розовыми мотыльками около букетов, невзначай трогая пальцами набухшие пыльцой тычинки, выдергивая по одному цветочку и отработанными движениями опытных токсикоманок подносили их то к одной, то к другой ноздре, бледнея и разрумяниваясь, ошалело поводя глазами и становясь похожими на громадных пчел, до розового цвета перепачканных в медоносной пыльце.

Мужчины к запахам и к поведению своих дам остались равнодушны, курили разнокалиберные сигареты и сигары, вливали в себя разноцветную жидкость, смотрели на небо, щурясь и зевая, полушепотом обсуждали какие-то проблемы, остроту которых выдавали чрезмерная жестикуляция и страшная мимика, обезображивающая лица жуткими морщинами и эпилептическими гримасами.

Все расположились очень свободно, между беседующими можно было пройти на расстоянии вытянутой руки, и не особо их беспокоя, что позволяло внимательно рассмотреть лица и выбрать того, кто нам нужен.

Я шел с где-то взятым стаканом с чем-то спиртным и шипучим, одним глазом следя за тем, чтобы маслянистая жидкость не выплеснулась на рукав и окончательно не испортила рубашку, на которой и так уже заметны черные песчинки, прилипшие к ней на берегу, а другим — сканируя лица, собирая их в длинную чреду образов, встающих перед внутренним взором для более внимательного рассмотрения и выискивания печати на лбу и обреченности в глазах.

Мой спутник, боясь отстать, наступал на пятки и наверняка превратил лакированные ботинки в нечто непотребное, исцарапанное, измазанное обрывками травы и кусочками влажной земли. Порой, не успевая в том облике, который я ему дал, за моей неторопливой ходьбой, он хватал меня за рукав или фалду пиджака и держал до тех пор, пока не проходила отдышка, а я останавливался, терпеливо дожидался пока его пальцы отцепятся от костюма, не оборачиваясь и ничего не говоря — ни успокоительного, ни ругательного, и сразу же, как только он приходил немножко в себя, вновь начинал хождение среди людей.

Их было много, и только теперь ощущалось, чувствовалось, воочию виделось необъятность рода человеческого.

Тут не было связных разговоров, мы натыкались лишь на обрывки, обломки, остатки и объедки чего-то изначально пустого, незначительного, глупого, слова висли в воздухе неразличимой, спутанной и слипшейся туманной массой, обволакивая людей, забиваясь в уши, густея и выпадая отвратной росой на холодные стаканы и бутылки, и затем стекая на землю.

Погода, говорите,

да, денек сегодня удался, ни дождя, ни снега,

а в машине, оказывается, нет самой простой пепельницы,

и вот после того, как ангел задел его своим крылом, началось все это твориться,

как что, не снег, конечно,

посмотри вон на ту дамочку,

так и здесь — есть много вариантов сделать это,

но оказывается нас это не изменит,

понимаешь, можно все остановить, сделать рожи поприятнее, нарисовать улыбки,

нет, картины в этом смысле перспективнее, дороже,

согласен, понимаю что вы не в этом смысле,

образно говоря, надо взять краски и перекрасить черное в белое,

так из чего его еще делать,

искусственность, натянутость в данном варианте есть,

мы ведь лишили свободы воли,

да и зачем она им,

посмотрите, какой туман образовался под ногами,

к похолоданию, наверное,

с его возможностями и мороз не страшен,

страшна лишь неудача,

тупик, все мы в тупике, уже сорок тысяч лет,

безысходное всемогущество, его удел, но и смерть не выход,

а откуда вы это знаете,

может, это-то как раз и выход, раз мы его так боимся,

мы как запуганные дети, которые стоят над коробкой конфет и которым их глупые родители сказали, что они отравлены.