Самвэл

Большая дорога, по которой они мчались, обычно кишела шумной веселой толпою проезжих и прохожих, но в тот день она была совершенна безлюдна. Вокруг не было ни души. Это поразило Меружана. Он беспокойно оглядывался по сторонам: не блестел серп жнеца (а в это прохладное время дня поселяне работали особенно охотно), не слышно было песни пахаря, так оживляющей живописные окрестности; молчала даже свирель пастуха, не видно было ни самих пастухов, ни их стад. Меружану казалось, что он едет по пустыне, где давно уже вымерла всякая жизнь.

А он ждал другого...

Он ждал, что толпы его подданных выйдут навстречу, что по обе стороны дороги стеною будут стоять мужчины и женщины, и эти толпы с музыкой, под клики ликования будут сопровождать его до самого дворца. Но вокруг не было ни души. Даже из родственников никто не вышел ему навстречу! Неужели они не знают о его приезде? Ведь он еще вчера дал знать матери. Что же тогда означает такое безлюдье, такая пустыня вокруг?

Эта мысль не давала ему покоя, наполняла его бушующую душу недоумением; постепенно оно перешло в мрачные подозрения. Вернуться назад не позволяла его безмерная гордыня, а ехать вперед — от этого он уже не ждал ничего хорошего. Быть может, его ждет бунт подданных? Быть может, горожане встретят его с оружием в руках... «Будь, что будет!» — воскликнул он в ярости и стегнул коня плетью.

Наконец они достигли городских ворот. Меружан взглянул на них и содрогнулся. Великолепное сооружение, которое в дни торжественных въездов всегда было украшено гирляндами цветов, сегодня выглядело мрачно. Ворота были обтянуты черным, наверху развевались два черных флага. Так было принято делать, когда в город вносили гроб усопшего властителя страны. А кто умер сегодня? По ком эти знаки скорби?

С сильно бьющимся сердцем вступил он в свою столицу.

Знаменосец, ехавший впереди, взял рог, висевший на поясе, и протрубил несколько раз. Ему ответили три удара колокола с колокольни главного городского собора. Этот звон, словно трубный глас Страшного суда, отозвался ужасом в сердце отступника.

Он продолжал свой путь.

Веселый, шумный Адамакерт словно вымер. Ни души не было на улицах; не видно было даже животных. Ни звука, ни шороха — ничто не нарушало мертвой, кладбищенской тишины.

Улица, по которой он ехал, и которая вела прямо к дворцу, произвела на него удручающее впечатление: земля была посыпана пеплом, все ворота заперты и тоже обтянуты черным.

«Мои горожане отвернулись от меня... — билось у него в голове. — Видеть не хотят... считают мертвым... нравственно умершим!»

Он задыхался от гнева, ибо в памяти вставали прошлые времена. Бывали дни — счастливые дни! — когда он с победной славою возвращался с войны. Эти улицы были тогда сплошь усыпаны цветами и зелеными ветками, теперь же вместо цветов они посыпаны пеплом. Ворота украшались коврами, бархатом, яркими шелками и другими великолепными тканями — теперь же весь город оделся в траур. Женщины и девы, стар и млад приветствовали его с плоских кровель и из каждого окна — теперь же не слышно ни звука. Тогда на каждом шагу, от городских ворот и до самого дворца, приносили благодарственные жертвы в его честь. Духовенство в златотканых ризах, с крестами и хоругвями встречало его и пело церковные песнопения. Все придворные торжественно сопровождали его, а впереди вели самых лучших скакунов из княжеских конюшен, в самых дорогих сбруях и попонах.

Теперь ничего этого не было...

Он подъехал ко дворцу, но и тут ворота были на запоре. Это ужаснуло его. «Значит, мой род, моя семья тоже отрекаются от меня...» — подумал он с глубокой, иссушающей сердце горечью.

Перед его глазами было то же скорбное, траурное зрелище. Гордые своды роскошных ворот были обтянуты черным, по обе стороны их развевались черные флаги.

В невероятном волнении и гневе стоял он на пороге отчего дома и не знал, как быть дальше. Этот грозный человек, для которого не существовало на свете ни трудностей, ни преград, теперь оказался в безвыходном и безнадежном положении. Он хотел было повернуть назад. Но как? Меружан задыхался от стыда и унижения. Решил было постучать. А вдруг не отопрут? Ведь наверняка не отопрут! Такого презрения, такого отвращения к себе он не ждал от матери и тем более от жены. Его как блудного сына оставляли за дверью. Это была такая пощечина, такая тяжелая кара! Все это траурное убранство, все эти знаки скорби прямо говорили ему: «Ты недостоин ступить на порог отчего дома. Отступник осквернит его!»

Его люди тоже был в крайней растерянности; никто не осмеливался произнести ни слова.

Над порталом дворца была большая открытая площадка, украшенная колоннами и имевшая вид балкона. Спереди ее закрывал тяжелый занавес. Он раздвинулся, и показалась мать Меружана. Убитая горем, она еле держалась на ногах. Слева ее поддерживала дочь, сестра Меружана, справа — невестка, жена Меружана. Перед женою стояли дети Меружана. Позади стояли остальные члены княжеской фамилии. Все были в черном, со слезами на глазах. Меружан содрогнулся.