Самые близкие

Надежда всегда жила во мне. Она еще теплится. Даже сейчас, когда произношу:

— Это правда?

— Что правда, Яна?

— Андрей и его ребенок. Это правда? Ты знала? И мама? И мои родные… — Наконец приходит осознание, почему они все такие странные и взвинченные. — Когда это произошло?

— Мы потом с тобой поговорим. Сейчас важна твоя Бусинка. Господи, Яна, зачем ты опять полезла в интернет?!

— Я хочу знать сейчас.

— Пожалуйста, давай ты будешь думать о себе и своей Бусинке! Остальное потом… Пожалуйста! — В голосе Ильмиры отчетливо слышится страх.

Становится нечем дышать. Из груди вылетает полукрик-полустон. Как у раненого животного.

— Потом будет только хуже. Говори! — настаиваю я.

— Да, умер. Ребенок Андрея умер при родах… — Подруга смотрит на меня с сочувствием.

А сегодня умрет второй. Так вот к чему были те сны. Господи... Сердце сжимает словно тисками.

Нисколько не удивляюсь, что появившийся в палате врач, даже не осмотрев, дает распоряжение готовить меня к экстренному кесареву и звать бригаду неонатологов. Реальность жестоко вторгается в мои попытки сохранять самообладание. После этой фразы прорывает. Даже не плачу — скулю.

Неужели мы с Андреем испытаем одинаковые чувства? Для него и вовсе будет двойной удар...

Я закатываю глаза к потолку. Бусинке сейчас в разы хуже, надо думать о ней, в первую очередь о ней. И ни о ком другом. Но не получается. Внутри паника и хаос.

Замечаю, как Ильмира тянется к телефону.

— Не смей, — пресекаю, догадавшись, кому она собирается позвонить. — Мама часто ездит сама за рулем, не хватало еще, чтобы в аварию попала. Сейчас ни ты, ни она, никто другой ничем не поможет. Позвонишь, когда меня заберут в операционную, — говорю заплетающимся языком.

Состояние на грани истерики, что вполне понятно.

— Яна…

— Я сказала не смей, — отрезаю.

— Вдруг какие-то бумажки потребуется заполнить? Я не имею такого права, а твоя мама…

— Врачи дадут перед операцией подписать необходимые документы. Делай, как говорю.

Горло словно сдавлено тугим ремнем, я с трудом сглатываю. Всё как в тумане. Мечтаю повернуть время вспять и не допустить трагедии. Ни для одного из нас.

Теперь понятно, почему все молчали и ходили подавленные, ничего не говорили, почему врач настоятельно просил убрать подальше все гаджеты. Но я бы все равно узнала правду.

Мир в очередной раз расшатывается, когда думаю о том, что все могло сложиться иначе. Голова идет кругом от картинок. Сознание мутнеет и троит.

В палате появляются люди. Я стараюсь абстрагироваться от происходящего, не хочу это запоминать. Но горячая влажность между ног, страх и вспышки ламп перед глазами в операционной, лицо Андрея, образ Бусинки, которую я много-много раз представляла здоровой и живой, врезаются в память. Совершенно точно мне никогда об этом не забыть.

— Анестезиолог где? Счет уже даже не на минуты. У нее большая кровопотеря, — разносится по операционной голос врача.

Сглатываю страх. Даже речи не идет о спасении моей Бусинки.

Я будто в тумане, словно себе не принадлежу. Могут наживую резать — ничего не почувствую. Везде болит. И особенно — в районе сердца. По щекам больше не текут слезы, я даже звуков не издаю. Кричу внутри себя. Так сильно, что глохну и цепенею от этого крика.

— Делаем общий наркоз. Быстрее.

Это последнее, что я помню, думая о том, что маленькая девочка внутри меня самая красивая и здоровая на свете. Потом проваливаюсь в темноту.

Прихожу в себя тяжело. Голова плывет. Словно я нахожусь на дрейфующем корабле. В ушах нарастает писк, не сразу понимаю, что это работают приборы, к которым я подключена. Морщусь от неприятного звука. Кажется, барабанные перепонки сейчас разорвет.

— Яна, доченька… — доносится сквозь этот писк знакомый участливый голос.

Картинка перед глазами нечеткая. Лицо мамы не сразу попадает в фокус. Яркая вспышка воспоминаний выталкивает меня на поверхность. Пытаюсь дотянуться одной рукой до живота, но куча проводов на запястье мешает. Вторая рука обездвижена тем, что ее держит мама.

Внутри ощущается странная пустота. Никто не толкается. Я больше не чувствую свою Бусинку. На языке вертятся слова, но не решаюсь их озвучить. Страшно услышать ответ. Сейчас я еще есть, но через мгновение могу разбиться на множество осколков. И тогда собрать меня никому не будет под силу.

Сердце ломает ребра, писк приборов становится сильнее, оглушает. Ловлю резкий приступ головокружения и тошноты от образа маленькой девочки, которую я хотела увидеть живой, подержать на руках. Которой хотела сказать, как сильно ее люблю.

Неужели даже эту мечту у меня отняли?

— Моя дочь… Она жива? — произношу одними губами, вглядываясь в лицо матери.

Впервые вижу ее такой уставшей и разбитой. Мама словно постарела лет на десять.

— Яна… Пока все очень сложно... — аккуратно подбирает она слова. — Нужно ждать.

По щекам градом начинают течь слезы, изо рта вырывается жуткий хныкающий звук. Потому что от услышанного по новой наполняет безумием. И страхом, что я не успею познакомиться со своей Бусинкой.

14 глава