Вслед за первоисточником Мане показал на холсте двух одетых мужчин и двух обнаженных женщин. Однако в отличие от итальянского мастера он не дал публике ни единого шанса принять нагих дам за чудесных нимф или богинь. В лицо зрителю смотрит, ничуть не стесняясь своей наготы, самая настоящая молодая женщина, вторая же, так же не заботясь о своем виде, купается в лесном водоеме. Увлеченные беседой и одетые по последней моде мужчины не оставляли зрителям поводов для сомнений, что эпизод, избранный художником, происходит с участием их современников.
Критик Луи Этьенн:
«Какая-то голая уличная девка бесстыдно расположилась между двумя франтами в галстуках и городских костюмах. У них вид школьников на каникулах, подражающих кутежам взрослых, и я тщетно пытаюсь понять, в чем же смысл этой непристойной загадки».
Фигура женщины, изображенной на заднем плане, кажется непропорционально большой по отношению к водоему, в котором она стоит, и лодке у его берега. Нарушение правил перспективы позволяет художнику выгодно расставить акценты, а также формально подкрепить общее впечатление «неправильности» и «ненормальности» происходящего на холсте - с помощью искажения пространства.
В 1863 году работа, наряду с почти тремя тысячами других произведений, не была допущена к выставке на официальном Салоне. Параллельно была открыта другая выставка, получившая название «Салон отверженных», который стал впоследствии ежегодным мероприятием. «Салон отверженных» вызвал бо
льшее внимание публики, чем официальный, а картина Мане, словно магнит, притягивала к себе посетителей. Но они подходили к полотну отнюдь не ради восхищения: «Купанию» (так изначально оно называлось) доставалась лишь едкая критика. Нетрадиционное изображение наготы приковывало внимание зрителей, техника казалась насмешкой над живописью, и в итоге работа Мане стала символом «Салона отверженных». Так, сам того не желая, Мане прослыл скандалистом.ОЛИМПИЯ. 1865 Г.
Официальная публика осмеяла «Завтрак на траве», но Эдуард Мане не терял надежды произвести впечатление на академиков официального Салона. Он задумал снова изобразить обнаженную натуру, на сей раз решив переосмыслить «Венеру Урбинскую» Тициана.
Тем не менее, когда работа была завершена и выставлена на Салоне 1865 года, снова разгорелся скандал. Резонанс, вызванный новой картиной Мане, не только превысил шумиху вокруг «Завтрака на траве» но и до сих пор считается одним из крупнейших скандалов вокруг произведения искусства за всю историю. С невиданной доселе дерзостью, можно даже сказать — с вызовом, смотрела на посетителей обнаженная героиня. Характер ее образа и такие детали, как туфли и прическа, недвусмысленно намекали, что на холсте изображена современная француженка, а отнюдь не античная богиня. Ситуацию усугубляло название: вместо привычных «венер» и «данай» Мане назвал свою обнаженную Олимпией — именем, которое в те годы служило нарицательным для проституток. Обвинения в вульгарности, непристойности, призывы уничтожить картину градом посыпались на не ожидавшего подобной реакции художника.
Мане был настолько подавлен, что решил на время уехать из страны и прекратить связи с художественным сообществом. Тем не менее дурная слава в академических кругах создала мастеру громкое имя и в итоге сделала его авторитетом для группы молодых художников, которые не желали идти по проторенным дорожкам в искусстве.
«Никогда и никому еще не приходилось видеть что-либо более циничное, чем эта “Олимпия”. Это — самка гориллы, сделанная из каучука и изображенная совершенно голой, на кровати. Ее руку как будто сводит непристойная судорога…
Серьезно говоря, молодым женщинам в ожидании ребенка, а также девушкам я бы советовал избегать подобных впечатлений», — отзывался о картине и реакции на нее один из современников художника Э. Базир.
Гюстав Курбе
(1819–1877)