Самые скандальные треугольники русской истории

«Для того чтобы Россия была, а по моему глубокому убеждению ее теперь нет, необходимо, во-первых, чтобы в сознание Европы проникло наконец верное представление, что такое большевизм. Нужно, чтобы она поняла, что большевизм только прикрывается знаменем социализма, что он позорит святые для многих идеалы социализма, чтобы она поняла, что большевизм есть опасность не только русская, но и всемирная… Страшно подумать, что при царском режиме писатель был свободнее, нежели теперь. Какой позор для России, для того изуверского «социализма», который царствует теперь в России! В России нет социализма, нет диктатуры пролетариата, а есть лишь диктатура двух людей: Ленина и Троцкого». (Из газетного интервью Мережковского в 1920 году)

Весной 1920 года война Польши с советской Россией вошла в активную фазу. Линия фронта стала перемещаться со стремительностью кавалерийской атаки. Вначале поляки вместе с украинскими и русскими казачьими частями продвинулись на восток и заняли Киев. Потом фронт быстро пошел на запад. Красные казаки, объединенные в две конные армии, другие соединения под общим командованием Михаила Тухачевского чуть было не заняли Варшаву. И вдруг в августе поляки погнали их назад.

Среди имен, бывших у всех на слуху во время этой войны, первое, конечно, имя главнокомандующего польской армией и «начальника государства» (такой необычный титул) Юзефа Пилсудского. А вот второе – старого знакомого нашей тройственной семьи Бориса Савинкова. После своего литературного дебюта под руководством Зинаиды Гиппиус Савинков продолжил свое бурное существование. Попытался возродить Боевую организацию эсеров. Но ни одного удачного и громкого теракта больше устроить не удалось. Он принял активное участие в Первой мировой войне, но во французской армии. Февральская революция сняла с него обвинения в прежних убийствах. Он вернулся в Россию и даже вошел во Временное правительство. После Октябрьского переворота Борис Викторович объявил себя непримиримым врагом большевиков. Но в отличие от Мережковского, он боролся с ними не словом, а делом. Показал себя незаурядным военным организатором, был членом нескольких белых правительств. В 1920 году из разрозненных частей донских и кубанских казаков, оказавшихся на территории Польши, Савинков сформировал несколько боеспособных полков. Их так и называли – савинковские казаки. Из эмигрантов, оставшихся в этой ближайшей к покинутой родине стране, Савинков организовал Русский национальный комитет Польши, где, разумеется, начали работать и Мережковские со своими спутниками.

В октябре 1920 года на фронте было установлено перемирие. Ни у Польши, ни у Советов больше воевать не было сил. Одним из условий перемирия было резкое ограничение антисоветской пропаганды. К удивлению наших героев, в Польше наступила цензура. И тогда Мережковский, Гиппиус и Злобин решили ехать в Париж, где никаких ограничений не было. К еще большему их удивлению, Философов ехать отказался. Сорокавосьмилетний духовный супруг вдруг снова влюбился. В Бориса Савинкова. Конечно, не как в мужчину, а как в исторического деятеля, в популярного политика, в сильную личность. И остался жить в Варшаве.

Тройственная семья закончила свое существование. Семья Мережковских продолжила существовать. Это был уже не союз двух людей, а одно существо. Они приехали в Париж и открыли дверь своей квартиры собственным ключом. Злобин некоторое время пожил у них, а потом снял другое жилье.

Послеистория

Меньше всего в этой части можно сказать про Дмитрия Владимировича Философова. Потихоньку жил в Варшаве, писал для эмигрантских газет. Духовная влюбленность в Бориса Савинкова прошла сама собой. Да эсер-писатель вообще погиб в советских застенках в 1925 году. С бывшими товарищами по семье Философов отношения поддерживал, даже возглавлял варшавский филиал издаваемого Мережковским еженедельника «Меч». Потихоньку покрывался морщинами, теряя былую красоту, меняя любовников. В конце жизни долго болел и тихо умер в Отвоцке, пригороде Варшавы. Случилось это в августе 1940 года, уже во время немецкой оккупации. Могилы не сохранилось.

Нельзя сказать, что стареющие Гиппиус и Мережковский в эмиграции совсем уж исписались, отдав все силы антисоветской публицистике. Они по-прежнему активно работали. Мережковского целиком захватила история. Точнее, по-прежнему историософия, где главными были не события и факты, а идеи, которые иллюстрировали факты прошлого. Он писал, что в прошлом ищет прогнозы на будущее. Такими стали его сдвоенный роман «Рождение богов. Тутанкамон на Крите», исторические эссе о Данте и Наполеоне, цикл снова из трех философско-исторических книг «Тайна трех. Египет и Вавилон», «Тайна Запада. Атлантида и Европа», «Иисус Неизвестный», который был завершен в 1932 году.