Самые скандальные треугольники русской истории

Он был невысоким, подвижным мальчиком с большими не голубыми, а какими-то лазоревыми глазами. Не случайно один из первых стихотворных циклов Бугаев назвал «Золото в лазури». Передвигался по комнате порывисто, иногда натыкаясь на мебель, садился на краешек стула, всегда готовый вскочить, по улице не ходил, а летал. Не случайно его автобиографический роман о детстве назван «Котик Летаев». Таким он и остался на всю жизнь. Разве что со временем отрастил усы, потом сбрил, поседел, полысел, и лазурь поблекла.

Бугаев учился в модной частной гимназии Л. Поливанова и уже вовсю писал стихи. Увлекался звукописью и называл свои творения «симфониями». Или вот такой изысканной живописью:

Золотея, эфир просветится

и в восторге сгорит.

А над морем садится

ускользающий солнечный щит.

И на море от солнца

золотые дрожат языки.

Всюду отблеск червонца

среди всплесков тоски…

А дома он оставался маменькиным сынком, из которого отец все пытался сделать папенькиного. Боря, как на грех, был послушным, старался угодить обоим родителям, что порождало лишь душевные муки. Владислав Ходасевич писал: «Белый не раз говорил об автобиографичности «Котика Летаева». Однако, вчитываясь в позднюю прозу Белого, мы без труда открываем, что и в «Петербурге», и в «Котике Летаеве», и в «Преступлении Николая Летаева», и в «Крещеном китайце», и в «Московском чудаке», и в «Москве под ударом» завязкою служит один и тот же семейный конфликт. Все это – варианты драмы, некогда разыгравшейся в семействе Бугаевых. Не только конфигурация действующих лиц, но и самые образы отца, матери и сына повторяются до мельчайших подробностей… Чем зрелее становился Белый, тем упорнее он возвращался к этим воспоминаниям детства, тем более значения они приобретали в его глазах». Фрейдизм в чистом виде – и к гадалке не ходи.

Важнейшим событием в жизни Бориса Бугаева стало знакомство с семейством Михаила Сергеевича Соловьева, педагога, переводчика, писателя, и его жены Ольги. Необходимая пометка, чтобы не запутаться в Соловьевых. Сергей Михайлович Соловьев был выдающимся историком. У него было двенадцать детей (выжило восемь), среди которых трое стали известными и уже упоминались в предыдущей главе – Михаил, Владимир (философ и властитель дум), Поликсена (поэтесса). С сыном Михаила Сергеевича Сергеем Михайловичем, который был младше на пять лет и тоже стал поэтом, Бориса Бугаева позже связала длительная дружба.

...

Так вот в гостеприимной квартире М. С. Соловьева начинающий поэт познакомился с его братом Владимиром, москвичами Валерием Брюсовым и Константином Бальмонтом, петербуржцами Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус, то есть сразу со всеми главными символистами. Поначалу начинающий поэт очень стеснялся представить свои поэтические опыты взрослым, тридцатилетним литераторам, но понемногу дело пошло. Его оценили. А Михаил Соловьев, зная, что отец Бориса будет противиться рождению в своей семье поэта, придумал псевдоним Андрей Белый. Может, Бугаев-старший не сразу догадается.

Почему именно Белый, трудно сказать. Вероятно, в юном поэте Соловьеву показалось что-то ангельское. Вообще, говорящие псевдонимы-прилагательные были в моде: Максим Горький, Артем Веселый, Демьян Бедный. И еще стоит заметить, что не стихи, а сам образ поэта Белого в русской литературной среде начала XX века, его стремительность, восторженность, эпатажность нередко становились предметом насмешки, пародии. Возможно, пародируя этот образ, циничный, остроумный поэт Александр Гликберг (ровесник Белого, но дебютировавший позже) и взял себе псевдоним Саша Черный.

Когда настала пора получать высшее образование, Борис Бугаев все-таки послушался отца и поступил в Московский университет на физико-математический факультет. В поэзии многих направлений в то время царил дух экспериментаторства. Витали идеи какого-то синтеза математики и стихосложения. Этому, в частности, уделял внимание Валерий Брюсов. Андрей Белый с его образованием тоже. Но потом все же мухи с котлетами разделились.

* * *