Немец Рудольф Штейнер основал антропософию, «человекомудрие», как можно перевести это с древнегреческого. Что это такое? Штейнер определял так: «Антропософия – путь познания, призванный духовное в человеке привести к духовному во Вселенной… Антропософ – это тот, кто ощущает, как существенную жизненную потребность, разрешение определенных вопросов о природе человеческого существа и Вселенной, так же как люди испытывают голод и жажду». Говоря точнее, антропософия – это духовная наука, суть которой в стремлении внести научную методологию в изучение явлений сверхчувственного порядка, построить мост между религией и обычной наукой. Что пытались сделать многие, и не получилось толком ни у кого. Либо вера, либо анализ, либо Кант доказывает существование Бога, либо никто не нуждается в его доказательствах.
Поскольку Бог, по мнению Штейнера, находился везде, то антропософия должна была интересоваться всеми отраслями знаний и хозяйства, повсюду наводить свои мосты. И создавать особые учения. В социологии возникло антропософское движение за социальное триединство. Движение не за триединую семью, а за мирное сосуществование между богатыми, бедными и средним классом. В педагогике возникла «Вальдорфская школа». Обучение детей там строилось не столько на научном, сколько на чувственном познании природы, истории, человека. Не то чтобы совать пальцы в розетку вместо изучения электричества, но формул меньше, чем в обычной школе. И все в таком роде. В естествознании – гетеанистическое естествознание. Это от идей Гёте, которого Штейнер чтил, как своего предтечу. В медицине и фармакологии – антропософская медицина, в сельском хозяйстве – биодинамическое земледелие, в искусстве – в живописи, архитектуре, сценическом и лечебном танце – учение о ритмах всего прекрасного, эвритмия. И наконец, учение о слиянии всех религий. Комплекс «Гетеанум» в Дорнахе, куда съехались поклонники Штейнера со всего мира, должен был стать и храмом, и научным центром, и общежитием. (Кстати, этот центр, как и антропософия вообще, до сих пор существует.)
Андрей Белый с юности был помешан на чем-то подобном. О чем-то подобном говорил в свое время и Владимир Соловьев. Но у Штейнера Андрей встретил развернутую, систематизированную полукультуру-полунауку и отдался антропософии со всей страстью. Равно, как и Ася Тургенева. Это счастье продолжалось три года. Со всех сторон уже громыхала мировая война, а в Швейцарии было тихо.
Но в 1916 году Белый перестал быть антропософом по вполне материальной причине. Ася заявила ему, что между ними больше не может быть секса, потому что какое уж тогда наведение мостов между сверхчувственным и научно доказуемым? Скорее же всего Ася просто нашла себе другого антропософа.
Белый был в отчаянии. Он очень любил эту девушку. Как и в случае с Менделеевой, его страдания выливались в письма, попытки самоубийства и вызова самого Штейнера, который был совсем уж ни при чем, на дуэль. В более взрослом состоянии он вытеснял душевные муки странными «эвритмическими» танцами и обыкновенным пьянством. Антропософию во всем, кроме танцев, Андрей Белый отныне возненавидел и всем повторял, что это не философия, а мракобесие.
Он вернулся в Россию, где о нем тут же вспомнило военное министерство. Но его участие в войне было сродни блоковскому. Так, где-то в тылах. Революции 1917 года он встретил в Москве. Если Мережковским, например, пришлось бежать из родной страны, то на легковесного Андрея Белого советская власть как-то особенно не обращала внимания. В 1921 году спокойно разрешила эмигрировать в Европу, в 1923 году спокойно разрешила вернуться.
Дальнейшая жизнь потекла спокойно. Белый нашел себе подругу Клавдию Николаевну Васильеву, которая стала его подругой и музой на всю оставшуюся жизнь. Лет через десять он даже расписался с ней в ЗАГСе, и она стала Бугаевой. Писал книги, издавался, ставился в театре Мейерхольда. И ему не была суждена долгая жизнь. Только 54 года. Он умер 8 января 1934 года в родном городе. Урна с прахом была захоронена на Новодевичьем кладбище.
Может быть, во всем виноват Владимир Соловьев? Торопил их к себе? У Александра, Любови и Андрея получился нервный, непонятный любовный треугольник. «Необъясниха», – как назвал это Белый. Конфигурацию составили, а нормально любить не научились.
Со мной она —
Она одна.
В окнах весна.
Свод неба синь.
Облака летят.
А в церквах звонят;
«Дилинь динь-динь…»