Самые страшные чтения. Лучше, чем никогда. Второй том

Машинка с монотонным гудением вгрызлась в грязную шевелюру, и на истертый линолеум полетели первые пучки волос. Мужчина вздрогнул, сдавленно застонал: Света увидела в зеркало, как судорожно мечутся его глаза под закрытыми веками.

– Вам больно? – Лезвия машинки и правда застревали в нечесаных патлах, будто давились немытыми прядями. – Хотите я…

– Продолжай, – приказал мужчина.

И Света повиновалась: она привыкла делать то, что ей велят. Один за другим состриженные локоны падали на накидку, мягко соскальзывали на пол. С каждым движением мужчина дрожал все сильнее, хрипел и стонал так, будто Света срезала не волосы, а лоскуты кожи. Под конец на его искусанных губах выступила кровавая пена.

– Триста рублей, – выпалила Света, когда все было кончено.

– Еще не все, – просипел он. – Здесь тоже.

Мужчина распахнул рот и вывалил язык. Света с криком отшатнулась и уронила машинку.

Из розовой мякоти языка росли волосы. Увенчанная пузырьками слюны короткая поросль вяло шевелилась. Из слизистой щек темными пучками торчали пряди подлиннее: они тоже двигались, неспешно ощупывая полость рта и запятнанные кровью зубы.

Света попятилась.

– Брей, – мужчина вдруг всхлипнул. – Пожалуйста.

Он сполз с кресла и дрожащей рукой сбил стаканчик с рабочими инструментами: ножницы всех форм и размеров высыпались на столешницу. Взял самые большие, широко развел лезвия. Света даже пикнуть не успела, как мужчина вспорол себе руку от локтевого сустава до самого запястья. Как в кошмарном сне она наблюдала за тем, как острое полотно ледоколом взрезало плоть, и к полу юркими ужиками устремились багровые ручейки.

– И здесь тоже! – пробормотал безумец.

Ножницы выскользнули из ослабевших пальцев: он протянул к Свете изуродованную руку. Рваные края раны разошлись, обнажая мышцы. Волосы были и там: копошились, извивались червями, купались в крови и гное.

– Я больше не могу, – стонал несчастный. – Больно, слишком больно!

Он медленно наступал на Свету, шатаясь из стороны в сторону и баюкая предплечье. На обритой голове вместе с сукровицей проступали новые волосы.

– Не подходите! – завизжала Света.

Желудок скрутило, едкий ком подкатил к горлу, слюна сделалась кислой и вязкой. Она схватила ножницы с соседнего стола, выставила перед собой. Пусть уходит, пусть проваливает на все четыре стороны! Света живо представила, как мужчина прикасается к ней и волосы перебираются на ее кожу, просачиваются в поры, стягивают внутренности.

Удар нанесла почти вслепую – ножницы остались торчать в животе. Безумец медленно осел на пол. Его губы расползлись в слабой улыбке. Кончики волос плясали в уголках его рта, как зачарованные йогом змеи.

– О божечки, – лепетала Света, судорожно тыкая пальцами в экран смартфона. Она все никак не могла вспомнить номер скорой.

Растекающийся под кожей зуд мешал сосредоточиться.

Оксана Заугольная Столовый этикет

Это было хорошее место. Свет падал удачно, не пришлось ничего выдумывать. Тот-кто-выбрал-имя-Крей придирчиво оглядел песочного цвета замшевый пиджак. Сожрать или сбросить под кровать? Глупая вещь, купленная по случаю и висевшая так удачно на дверце шкафа, заметит ли кто-то ее пропажу?

Жадность победила, и пиджак оказался под кроватью, пока Крей умащивал свое тело на освободившемся месте. Натуральная кожа насытила бы его как дрянной кусок… что там едят люди? Неважно. И тогда он не прочувствовал бы вкус, которого так долго ждал.

Крей был голоден много лет, и ему хотелось не просто пиджака, хотелось высосать Игоря до дна, оставить жалкую оболочку. И закинуть туда, под кровать. Но так нельзя. Еда и Игра были прочно связаны. Самое большее, что он мог себе позволить – урезать Игру до трех дней.

Просидеть тут три дня, пока глаз человека не привыкнет.

Крей мог совсем слиться с вешалкой или кроватью, но так делают только дикие, кто вкуснее теплой крови ничего не знал. А страх должен насытить как приправа вкусный сочный кусок мяса. Медленно. Человек раз за разом видит тень, слышит скрип… Страх проникает под кожу, бежит по венам.

И лишь потом можно сползти с вешалки, забраться в постель и пить, пить.

Торопыги прикидывались одеждой в гардеробах кинотеатров или мятыми купюрами в темных переулках. Есть незнакомую еду? Тот-кто-выбрал-имя-Крей так низко не опускался.

Игоря он знал давно. Он уже почти чувствовал его вкус, а может, просто помнил.

Дверь распахнулась, заливая комнату светом. Искусно созданная Креем тень легла на стену.

Палец, что клацнул по выключателю, был влажным от острого приступа страха. Крей это чуял. Вкус-с-но.

– Тьфу ты, господи. Пиджак! – с облегчением в голосе.

– Повесь его в шкаф, – посоветовала женщина из кухни.

– Да ну, я ребенок что ли? – возмутился Игорь. Свет выключать не стал. Хорош-шо. – Это я в детстве однажды так напугался, я рассказывал?

Рассказывал.

И женщина, и Крей эту историю знали наизусть. И что за ней последовало тоже. Долгие годы страха, сладкого и терпкого.

«ОКР», – непонятно говорили врачи. «Мальчик-чистюля», – умильно вздыхали в семье. Крей ушел, чтобы вернуться, когда страх переполнит настолько, что исчезнет.