Самые страшные войска

От размышлений меня оторвало громкое «Гав!» над ухом. Я повернулся и вздрогнул: прямо напротив меня стоял огромный соседский пес Пират, немецкая овчарка. Отпустили его хозяева побегать, не все же ему бедному на цепи сидеть, даже цепным надо разминаться. Отпустили и не подумали об окружающих. Дескать «Не бойтесь — он, когда не на цепи, не кусается». Это они сами так считали. Только вот Пират, похоже, не знал об этом. Пират присел на задние лапы, прижал уши — и шестое чувство подсказало, что сейчас он прыгнет на меня. И в момент его готовности к прыжку я плеснул ему из ведра помои точно в нос. Сам не знаю, как у меня такое решение созрело, как-то само собой вышло. Пес заскулил, поджал хвост и побежал к своему дому. С тех пор я собак не боюсь. Одна проблема только — они меня тоже не боятся, иногда и кусают.

Зима 1980 года. Северная Карелия, гарнизонная гауптвахта в пос. Новый Софпорог

— Выходи.

Интересно — куда? На работу, поди, освобождение пока не светит. Только бы не на погрузку бревен в вагоны. Бревна были очень тяжелые, а носить их надо было бегом. Это губа, а не санаторий.

— Пойдешь на уборку территории. Шинель возьми на вешалке.

С этими словами губарь вручил мне фанерную лопату. Ну и ладно, снег кидать — не с бревнами бегать. Двор гауптвахты, разделенный заборами на несколько секций, был обширный, так что, если умело проволынить, не торопиться, можно целый день проваландаться. А то еще какую-нибудь работу подкинут, потяжелее. Главное, чтобы губарь, что будет пасти меня, не сволочью оказался. Я пригляделся к нему. Из старослужащих вроде, дембель. Это хорошо, даже отлично. На губе все было не как в казарме. Охранял нас специальный комендантский взвод, так сказать профессиональные конвоиры. Если попадется тебе конвоир из молодых — все, ты пропал. Будешь бедный, бледный и больной. Загоняет, зачморит, будешь ползать по снегу и жрать его, чтобы остановить кровь из разбитых десен выбитых зубов, и держаться за переломанные прикладом ребра. Мне самому, к счастью, не перепадало, но это не выдумка. Так вот, самые свирепые конвоиры — это салаги: дали детям оружие и власть. Ближе к концу службы губари вдруг начинают задумываться о дембеле. Как ни стараются они скрыть этот радостный момент от военных строителей, но выписывать документы все равно к нам в штаб придут. А уж писарь, сам стройбатовец, непременно сообщит кому надо. Ох, как же их били, этих дембелей-губарей! Иногда, впрочем, обходилось без побоев, проще. Одного губаря, что поехал домой в отпуск, нашли в туалете станции Лоухи повешенным. Было следствие, списали на самоубийство: совесть, мол, замучила. Хотя в отпуск он ехал радостным, не было похоже, чтобы терзался. Отпуск ему дали за то, что пристрелил он арестованного «ваенава строитэла» из солнечной республики, «при попытке к бегству». А тот всего лишь отошел метров на десять в сторону попросить курева у земляка.

Поэтому если твой конвоир уже готовит парадку на дембель, то гонять он тебя не будет, а если рядом никого нет, и отдохнуть разрешит.

Сам я попал на губу очень интересно. В отряде, к которому был прикомандирован вместе с самосвалом, успешно боролись за дисциплину. В частности, чтобы в гараж и обратно ходили только строем. В помощь на ремонт мне дали Михаила из Подмосковья, вместе мы ставили коробку передач на мой МАЗ. Провозились и не успели пристроиться в колонну, ушедшую на обед. Но не оставаться же голодными, побежали догонять их. А бежать надо было мимо комендатуры. Там открылась форточка, и откормленная рожа губаря крикнула нам:

— Эй, воины! А ну сюда бегом! Когда мы вошли в комендатуру, он строго так, но безразлично спросил:

— Почему без строя?

— Опоздали, не успели…

— А меня не гребет! По пять суток каждому от имени начальника комендатуры.

Блин, допрыгались. Впрочем, все к этому шло, мы и не удивились. Первым делом нас должны были постричь — это обязательный ритуал для арестованных. Но машинка оказалась сломанной.

— А чего их тогда сажать, раз постричь нельзя? — спросил один губарь у другого. — Да пошли они на хрен, вот привезут другую машинку, тогда и сажать будем. — И губарь повернулся к нам: — А ну вон отсюда шементом!

Повторять нам не пришлось, мы тут же выскочили на улицу. Я еще успел подумать: от каких, в сущности, пустяков зависят вопросы ареста солдат в армии.

Выскочили мы и тут же нарвались на начальника губы старлея Медведчука. Офицер он был уникальный. Не из военного училища, не из пиджаков. А из прапорщиков, пересдал экзамены на офицера. Медведчук нас тут же завернул обратно и приказал губарям выбрить наши головы, раз уж машинка сломана. Так что на губу мы все же попали. Михаил в общую камеру, а я, из-за нехватки мест, опять в одиночку.