Самые страшные войска

Сердце чуть не выпрыгивало у меня из груди, когда я наконец-то отъехал от комбината в сторону Старого Софпорога. Поскольку печка в моем чаморочном МАЗе не работала — не было ее отродясь, — то пришлось опустить оба боковых стекла, чтоб не заиндевело от дыхания лобовое стекло. И это при минус сорока за бортом! Впрочем, мне было жарко, гидроусилитель руля тоже не работал, исправного насоса в гараже для меня не нашли. Ну и плевать, мне на этом самосвале больше не работать, после рейса я перейду в лесоповальную бригаду. Мослать вручную баранку тяжелого МАЗа — не самая легкая работа, и вскоре от меня пошел пар, несмотря на мороз. Я посмотрел на начмеда. Лейтенант потихоньку закрывал окно, из которого на него дул морозный воздух. Лобовое стекло тут же покрывалось морозными узорами, я протирал его рукавицей и сердито говорил лейтенанту, чтобы он не закрывал боковое окно. Он соглашался, опускал стекло, а потом снова потихонечку поднимал его. В конце концов мне надоело бороться с инеем на стекле, и уже за погранпостом я спросил медика: — Что у вас в бутыли — спирт?

— А тебе-то что за дело? — сердито ответил тот вопросом на вопрос.

И я начал грузить его:

— Ну, вы слыхали про спиртовые антиобледенительные системы? Спиртом поливают обледеневшие поверхности самолета, и он испаряется вместе со льдом.

— И что?

— Я уж забодался стекло протирать. Если б мне глотнуть спирта и дышать им на лобовое стекло, то иней на него бы не садился.

— Ты что! Ты ж за рулем!

— Ну дык, я ж глотать его не буду, только рот ополосну. А то не доедем, на хрен, — припугнул я его.

Тормозной кран к тому времени прихватило замерзшим конденсатом в воздушной системе, ехали практически без тормозов. Для того чтобы этого не случалось, на воздушных баллонах МАЗа, ресиверах, стояли специальные краны для слива конденсата, которые полагалось ежедневно продувать. И это предохраняло тормозную систему от замерзания… при морозах до минус двадцати — тридцати. При сильных морозах тормозной кран все равно примерзал из-за мельчайших капелек влаги, не осевших на дне ресиверов.

Остановились, лейтеха открыл бутыль и протянул ее мне:. — На, тока немного.

— Само собой. — И я присосался к бутыли.

Вот только не надо возмущаться и говорить «Не верю!», уважаемые читатели. Я и сейчас могу на спор выпить чистый спирт из горлышка, а уж тогда, в стройбате, тем более. К тому же на морозе спирт легче пьется.

Начмед вырвал у меня бутыль, едва не обломав мне зубы.

— Хватит, увлекся! Ты ж сказал, только рот ополощешь.

— Так что же, по-вашему, я спирт выплевывать должен? И как у вас язык повернулся, товарищ лейтенант, такое кощунство произнесть. Да для вас, вижу, вообще ничего святого нет: спирт — и на землю!

И мы поехали дальше. От спирта стало совсем жарко, язык у меня развязался, и я еще долго нес начмеду всякую чепуху:

— Подумаешь, сорокаградусный мороз, что я, первый год на Севере, что ли. К тому ж я родом из Сибири, так что не надо меня, та-ащ лейтенант, Родиной пугать.

Он же скис совсем, похоже, подходил к точке замерзания.

А мне было хорошо — по фигу мороз, зато какая суровая красота вокруг! Низко над горизонтом простуженно светило хмурое солнце, вдоль дороги — сугробы, за ними заснеженные высоченные деревья. Сопки, покрытые льдом озера, низкое серо-свинцовое небо. Раньше я жил в Крыму (из Сибири меня увезли ребенком) среди степей, вживую лесов не видел, только читал о них. И слово «лес» для меня однозначно сочеталось со словом «русский». Влияние одноименного романа Леонова. Но здешняя суровая природа никак не навевала мысли об Иване-царевиче и трех богатырях. Больше чудились суровые, немногословные герои финского эпоса «Калевала». В общем, все здесь было какое-то чуждое, нерусское, и я чувствовал себя здесь чужим, непрошеным оккупантом…

Приехали мы таки на Хапу. Начмед как сидел скрючившись, так и вылез и, скрюченный, поплелся в санчасть. Сосулька ходячая. А я, подняв кабину, слил воду и только потом заглушил мотор. Все! Больше я не шофер до самого дембеля, провались ты, железяка чертова. Больше не буду я до потери пульса гонять по лежневке и зимникам, а ночью трахаться с ремонтом вместо сна. Пусть теперь салабоны корячатся с тобой. Дедушка Саша будет на лесоповале «прохлаждаться» помощником вальщика. Ночью всяко валить лес не заставят.

Надо бы еще зайти в столовую, может, пожрать дадут. В окошке раздачи мне плеснули жидких щей. Я подошел к хлеборезке, которой заведовал Цыпа.

— Привет, — говорю. — Дай, пожалуйста, хлеба, только из Софпорога приехал.

Последовал вполне закономерный и типичный для армии ответ:

— А меня не гребет! Я все порции на роту выдал, надо с ротой было приходить.

— Но я же только что приехал из командировки.

— А меня не гребет! Надо было в Софпороге обедать.

Бесполезно. Я не стал спорить и пошел к своей миске на столе. Ладно, похлебаю баланду впустую.

И тут сзади:

— Эй! Обернулся.

— На! — И он протянул мне два куска черняшки с таким видом, словно полцарства бросил к моим ногам. — Так и быть, бери. И помни мою доброту.