Самые страшные войска

Примерно в тридцати километрах от Хапы, ближе к поселку Тунгозеро, им навстречу попался «уазик» с начальником леспромкомбината полковником Х…м. Выглядел он как Настоящий Полковник: весом в полтора центнера, кулаки как огромные гири, голос его напоминал рев паровоза, а голенища его сапог были разрезаны, иначе их было не надеть на ноги. Его водитель Ласин рассказывал, что когда в уазике сидел X., то машина даже не подпрыгивала на кочках.

Полковник махнул рукой, чтобы ЗИЛ остановился. Из ЗИЛа выскочил ротный и подбежал к полковнику с докладом:

— Та-рщ п-лк-вн-к, везу арестованного на гауптвахту!

— Кого? — спросил только полковник, глядя на ротного мутным взглядом.

— Военный строитель Лукашев.

— Ты че, глухой? Я тебя, мудак, спрашиваю: КОГО везешь?

— Тракторист он, — сообразил наконец ротный, чего от него хотят.

Полковник сначала побагровел, а потом заревел, как буксир в тумане:

— Что-о-о???!!! Саботаж!!! Да я тебя… сопляка… в дерьмо сотру!!! Комбинат план не выполняет, а он!.. Тракториста… отрывать от производства… расстреляю тебя, мерзавца! Стране нужны герои, а рождаются дураки… такие, как ты! Ах ты… продукт аборта… А ну, сюда этого военного строителя!

Из кузова вылез Лукаш и подошел. Приосанясь, насколько это возможно при его комплекции, полковник выдал свое командирское решение:

— В лес его! Пусть честным трудом искупает свою вину.

И Саню на том же ЗИЛе отвезли на делянку, прямо к его трактору.

Послесловие

И Саня служил дальше. Только снова переметнулся к «ссученным». Он стал заместителем командира взвода — «замком», сержантом. Такое положение давало ему массу привилегий. На дисциплину можно забить уже официально — командиру положено. Можно безнаказанно выпивать, а главное — это давало ему почти неограниченную власть над солдатами. Теперь уж можно было вволю орать на них, бить, измываться. Под предлогом укрепления дисциплины. Работал он, правда, отлично, потому претензий к нему быть не могло.

И вот как-то летом 81-го, через полгода после этого случая, случилось ЧП. Мы стояли тогда на вахте возле дороги на Калевалу, лес валили. Как-то вечером Саня со товарищи свалил на МАЗе в самоволку, в поселок Кепа. Замполит догнал их на «летучке», потребовал вернуться. Они его отметелили, скинули в подсад (кювет) и поехали дальше же на двух машинах.

Саня получил тогда четыре года. Те, кто был с ним, тоже сели.

Как говорится, награда нашла героя.

Бунт

Зима 1980-го года. Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, 909-й военно-строительный отряд

Так бывает — стечение нескольких несчастливых обстоятельств подряд. А в результате, как говорит один мой знакомый, «море крови, гора костей». Вот наложилось на общий неблагоприятный фон червивое мясо на эскадренном броненосце «Князь Потемкин-Таврический» — и пожалте, известное восстание, с жертвами, с выкидыванием офицеров за борт и прочими нехорошими вещами. Видно, командиры должны владеть искусством распознавать такое катастрофическое нарастание неблагоприятностей, чтобы предотвратить их неуправляемое развитие, бунт. А нет бы сказать потемкинским командирам:

— Братцы! Мясо действительно ни к черту, ни одна собака жрать это не станет. Мясо за борт, а интенданта — под суд, мерзавца! Баталеру — заменить мясо солониной и всем выдать по дополнительной чарке. А теперь — команде петь и веселиться!

И глядишь, авторитет командира только выиграл бы от этого и бунт удалось бы предотвратить. Но ложное самолюбие помешало сделать так потемкинским командирам. Вот и побросали их за борт.

Служба — она везде трудна, никто не спорит. Но когда трудности службы не от самой службы, а от халатности и разгильдяйства командиров — жди беды. Или бунта, с выбрасыванием ответственных товарищей за борт и последующим приездом карательно-расстрельных команд. Читал недавно о трагедии на острове Русском, где умерли от голода четыре матроса. Там так описывали положение в матросской «учебке»:

«Курсант Романенко три дня отказывался появиться в лазарете части: «Там еще холоднее, чем в казарме, а кормят плохо». Другой: «Лучше всего заступить в наряд по столовой, там, по крайней мере, иногда можно что-нибудь съесть. А так на завтрак дают по 200-граммовому кусочку каши, чаще всего сечки или из гнилого риса, на обед — 400 супа и 200 граммов каши, на ужин — то же самое, что и на завтрак. Иногда бывает хлеб, но только по буханке на каждый стол — 10 человек»». Еще одно свидетельство: «Часто голодаем. Приходится соскребывать остатки пищи из других тарелок или есть отбросы. Впрочем, и это удается не всегда. За пять дней в лазарете мне только один раз принесли кусок хлеба, было холодно, приходилось спать, накрываясь сверху еще одним матрасом». Наконец: «Больного курсанта, который стер ноги и не мог ходить, но не шел в лазарет, товарищи на руках приволокли в столовую. Он упал и пополз к своему обеденному месту. У нас здесь хорошо едят только старослужащие — мафия для них еду готовит — и, конечно же, офицеры».