Самые таинственные и невероятные истории

Пассажиры «Дункана» воспользовались стоянкой в порту, чтобы осмотреть город. Они имели лишь двенадцать часов в своем распоряжении, так как капитану достаточно было одного дня для возобновления запасов угля и он хотел сняться с якоря 26-го утром.

Впрочем, им и не понадобилось больше времени, чтобы обойти правильные квадраты шахматной доски, называемой Капштадтом. И правда, после того, как вы осмотрите замок, возвышающийся в юго-восточной части города, дом и сад губернатора, биржу, музей, каменный крест, водруженный здесь Бартоломеем Диацем в память своего открытия, да еще выпьете стакан понтейского вина, лучшего из местных вин, вам не останется ничего другого, как пуститься в дальнейший путь.

Это и сделали наши путешественники на рассвете следующего дня. «Дункан» поднял кливер, фок и марсель и через несколько часов уже обогнул тот знаменитый мыс Бурь, которому португальский король-оптимист Иоанн II так неудачно дал название Доброй Надежды. Отсюда до Амстердамских островов — две тысячи девятьсот миль. При хорошей погоде и благоприятном ветре это расстояние можно пройти дней в десять. Нашим мореплавателям больше повезло, чем путешественникам по пампасам: им не пришлось жаловаться на неблагосклонность стихии.

— О море, море! — повторял Паганель. — Это наилучшее место, где могут проявить себя силы человека. Корабль — настоящий проводник цивилизации! Если бы земной шар представлял собой один огромный материк, мы в девятнадцатом веке не знали бы и тысячной его части. Взгляните на то, что происходит внутри обширных метериков — в равнинах Центральной Азии, в пустынях Африки, в прериях Америки, на обширных пространствах Австралии, в ледяных полярных странах. Человек там едва осмеливается показаться. Самый смелый отступает, самый отважный погибает. Продвигаться там человеку невозможно: средства сообщения недостаточны. Жара и болезни представляют непреодолимые препятствия. Двадцать миль пустыни больше разделяют людей, чем пятьсот миль океана. Жители противоположных побережий считают себя соседями, а люди, между которыми раскинулись леса, — друг для друга чужестранцы… Англия как бы граничит с Австралией. А возьмите, например, Египет: он кажется отдаленным на миллионы лье от Сенегала. Пекин является словно антиподом Петербурга… Море в наше время более доступно, чем любая незначительная пустыня, и только благодаря ему между пятью частями света установились родственные узы.

Паганель говорил с жаром, и даже майор ничего не возразил на этот гимн океану. И в самом деле, если бы для поисков Гарри Гранта нужно было следовать вдоль тридцать седьмой параллели все время по материку, то это предприятие оказалось бы неосуществимым. А тут к услугам наших отважных путешественников было море, переносившее их из одной страны в другую.

6 декабря, на рассвете, над морскими волнами показалась какая-то гора. Это были Амстердамские острова, расположенные под 37°47′ южной широты и 77°24′ восточной долготы. Конусообразная вершина была видна в ясную погоду за пятьдесят миль. В восемь часов утра очертания этой горы, еще неясные, стали напоминать общий облик Тенерифа.

— Значит, она похожа и на гору Тристан-да-Кунья, — заметил Гленарван.

— Основательный вывод, — отозвался Паганель. — Он вытекает из геометрографической аксиомы, говорящей о том, что два острова, похожие на третий, похожи и друг на друга. Добавлю, что Амстердамские острова, так же как и острова Тристан-да-Кунья, были богаты тюленями и робинзонами.

— Значит, робинзоны имеются всюду? — спросила Элен.

— Честное слово, миссис, я не много знаю островов, где не бывало бы подобных приключений, — отозвался ученый: — сама жизнь гораздо раньше вашего знаменитого соотечественника Даниеля Дефо осуществила его бессмертный роман.

— Господин Паганель, — обратилась к нему Мэри Грант, — разрешите мне задать вам один вопрос.

— Хоть два, дорогая мисс. Обязуюсь на них ответить.

— Скажите, очень испугались бы вы, если бы вдруг были покинуты на пустынном острове?

— Я? — воскликнул Паганель.

— Не вздумайте, друг мой, признаться в том, что это ваше заветное желание, — сказал майор.

— Я не хочу утверждать этого, — ответил географ, — но, пожалуй, подобное приключение пришлось бы мне по вкусу. Я создал бы свою жизнь заново: стал бы охотиться, ловить рыбу, жил бы зимой в пещере, а летом — на дереве, устроил бы склад для собранного мною урожая… Словом, я занялся бы колонизацией моего острова.

— Один?

— Один, если бы так сложились обстоятельства. А к тому же, разве на земле может быть полное одиночество? Как будто нельзя выбрать себе друга среди животных: приручить какого-нибудь козленка, красноречивого попугая, милую обезьянку. А если случай пошлет вам такого товарища, как верный Пятница, то чего же еще вам нужно? Два друга на одном утесе — вот вам и счастье! Представьте, например, майора и меня…

— Благодарю вас, — сказал Мак-Наббс, — у меня нет ни малейшего желания разыгрывать роль Робинзона, да и сыграл бы я эту роль очень плохо.