Самый бездарный роман

Его удивлённый хриплый голос, несмотря на всю странность и страшность ситуации, Катя охарактеризовала для себя, как ржавый. Никогда до и больше никогда после этого она не слышала и не видела, чтобы из уст человека текла ржавчина. Она даже посмотрела на пол: проверила нет ли на нём рыжих пятен. Пятен не было, но давнишняя змейка подползла к её ноге. И, как всегда, в самые тяжёлые минуты её жизни, появилась Оксана, та, которая никогда её не бросит и всегда придёт на помощь, даже если помощь и не нужна.

– Что здесь, вообще, происходит? – грозно спросила напарница. К этим словам она с удовольствием присовокупила бы ещё пару непечатных, но у неё было правило: никогда не произносить подобных слов в присутствии женщин и детей. И поскольку Оксана сама была женщиной, то…

Небесный свет погас, змейка уползла в неизвестном направлении. Михаил взял Оксану за руку. Рука мужчины была тёплой и как будто бархатной наощупь, словно на ней были надеты перчатки.

Эту бархатность почувствовала даже Катя, и ей захотелось, чтобы Михаил вот так держал за руку её, а не Оксану.

– Познакомьтесь, – сказал Михаил. – Это Олив, мы с ним когда-то работали вместе…

Глава 9

Наталья трудилась почти что на педагогической ниве: помощником воспитателя в детском саду, чтобы сразу же обозначить масштаб трагедии, следует уточнить: в ясельной группе.

Это было ужасно, в самом деле ужасно. У Наташи не было своих детей, не обзавелась ещё в свои двадцать два года. Тот факт, что малыши какают в штаны, явился для неё откровением. Они какали всегда и везде: в кроватке во время тихого часа, за обедом, пачкая не только свои штаны, но и стульчики, на улице, в музыкальном зале, в кабинете медицинского работника и даже в коридоре при переходе из медицинского кабинета в музыкальный зал.

Поэтому, когда её подружка, работающая в доме-интернате для престарелых и инвалидов бухгалтером, предложила ей поменять её работу «нянечки» на должность санитарки в этом учреждении с зарплатой, превышающей Наташину вокурат в два раза, девушка, подумав, согласилась. Она не питала никаких иллюзий насчёт того, чем ей предстоит заниматься, но график – один через три – внушил мысль о том, что за свои выходные дни она вполне успеет отдохнуть от работы и восстановить свои душевные силы, и решил дело в пользу дома-интерната. И деньги, конечно, деньги. Кто может сказать своё слово в защиту безденежья? Правильно, только не человек, пишущий эти строки.

***

Нине было тридцать, когда у неё случился инсульт: одинокую молодую женщину из больницы отправили прямиком в дом инвалидов, где она и жила уже два года, парализованная, неговорящая, никому ненужная. Впрочем, правая рука у неё шевелилась. Одна рука и шея. Этой рукой Нина писала на бумаге то, чего не могла сказать. Писала плохо и непонятно. Десятки, сотни листов, исписанные корявым больным почерком.

Когда Наталья вошла в комнату Нины, женщина, лежавшая два года на кровати, вздрогнула, слабо шевельнулись даже парализованные ноги. Нина узнала свою героиню, ту самую, о которой вместо её языка кричала измятая испещрённая мелким странным почерком бумага. Встреча произошла.

Глава 10

Михаил и Оксана прогуливались неспешным шагом по вечернему городу, тонувшему в осенней, льющейся с неба прохладе.

– А всё-таки странный он, этот твой приятель, – подозрительно щурясь, сказала Оксана.

– Он не приятель мне, – заметил Михаил. – Я же говорил, работали… вместе, даже не совсем вместе: он работал в отделе… напротив нашего.

– А откуда в нём это?

– Что? – спросил Михаил, чтобы потянуть время и придумать наиболее правдоподобный ответ.

– Вся эта мистификация! Он же Катьку до смерти напугал!

– А тебя? – поинтересовался Михаил, переводя разговор. Может, не придётся сегодня врать, – с надеждой подумал он. «Придётся! Ещё как!» – плотоядно усмехнулся в ухе тот же голос.

– Так, чуть-чуть, – отмахнулась Оксана, не желая признавать очевидное. – Как ему удалось всё это провернуть?

– Будет лучше, если он сам расскажет, – осторожно сказал Михаил. Оксана, как ни странно, согласилась сразу, ну сам, так сам. А потом, встав на цыпочки, легко, как будто делала это очень часто, на протяжении долгого времени, поцеловала Михаила в тёплые сочные губы.

Он опешил, задержал дыхание, отпрянул. Стоял, растерянно-испуганно, глядя на молодую женщину, и глупо молчал. Он понимал, что нужно что-то сказать, сейчас, немедленно, тотчас же, теперь, в эту самую минуту. Но он молчал, потому что, если бы он начал врать, оказалось бы, что голос в ухе был прав, а этого он никак не мог допустить. Но молчать: означало утратить это только что завязавшееся между ними чувство близости, потерять Оксану. И тогда Михаил сделал то, чего не ожидал сам от себя, чего, конечно же, не предвидел пославший его, чего не мог предугадать голос в ухе: он упал в обморок, прямо в грязную осеннюю лужу.

«Плащ же испачкается!» – подумала Оксана, позже, намного позже, вспоминая это событие, она так и не могла понять себя: почему она в первую очередь подумала именно о белом Мишином плаще.

Глава 11