Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Я оставил свой багаж в отеле, взял с собой только навигатор, фотоаппараты и штатив. Ну и, конечно, прихватил пару кексов и бутылки с водой. Продавщица в маленьком киоске предостерегающе смотрит на меня: «Ты должен быть осторожным, на горе холодно и скользко».

Для меня оказалось сюрпризом, что за вход на территорию горы надо платить даже ночью. В Китае всегда взимают плату за вход на горы, закрытые для туристов, но я никак не думал, что пропускные пункты работают и ночью. Интересно, есть ли здесь кто-нибудь, кроме меня, кто в такое время поднимается наверх?

Я стучу в стеклянное окошко кассы. Минуту стоит тишина, потом в неоновом свете появляется заспанное лицо. Сорок юаней. Я кладу несколько банкнот на прилавок, получаю пестрый билетик и сдачу.

Меня отправляют к железной ограде, около которой стоит сторож. Он отрывает билетик, возится с ключами и приглашает войти. Дорогу освещает зеленая лампа. Я делаю пару шагов вперед и оказываюсь в луче света. Дверь со скрипом закрывается за мной.

Наступает тишина, я слышу лишь легкую поступь уходящего сторожа.

Да, продавщица в киоске была права: даже здесь, внизу, уже холодно. В темноте можно разглядеть перед собой несколько ступеней, и я знаю, что это первые из многих-многих тысяч. Я тотчас решаю все их пересчитать.

Гора Хуашань, достигающая в высоту всего чуть более двух тысяч метров, не является ни самой большой, ни самой впечатляющей. Но в даосизме она считается одним из самых значительных мест во всей стране, частью Уюе, Пяти Вершин. Это система из пяти гор, расположенных на востоке, западе, юге, севере и в центре империи и представляющих краеугольные камни древнего китайского мира. Поэты воспевали их, монахи взбирались на эти вершины, и по сей день к ним ежегодно устремляются потоки туристов.

Хуашань – главная из этих пяти. На восточной вершине, Тайшань, я был в прошлом году вместе с Джули. Тогда ее только приняли на учебу в Мюнхене, а я остался в Пекине, уверенный, что ничего не получится. Мы тогда даже не были по-настоящему вместе. Но потом, весенним днем, она вдруг снова возникла перед моей дверью. Она была одета в платье с цветами и, сияя своей джули-улыбкой, сообщила мне, что у нас осталась всего неделя.

Тогда, в Пекине, оскорбительные надписи на моей лестничной клетке были еще слишком свежи, чтобы там оставаться, поэтому мы сели в поезд и уехали из города, на приморье Шаньдун. Мы навестили могилу Конфуция, бывшую немецкую колонию Циндао и взобрались на гору Тайшань. И там, наверху, когда море облаков горело под нами в лучах вечернего солнца, я понял, как мне будет трудно отпустить Джули и претворить в жизнь свой план путешествия.

Я прошел уже четыреста шестьдесят восемь ступеней? Или четыреста восемьдесят восемь?

Моя попытка считать по двадцать шагов провалилась, и я задумываюсь, возможно ли это вообще – досчитать до тысячи? Кроме того, я голоден. Я падаю на землю около стены, исчерканной именами, и в свете налобного фонарика запиваю маффин апельсиновым соком. Сейчас почти три, солнце восходит в семь. Еще четыре часа под звездами. Они горят и походят на маленькие дискотечные шары.

Я копаюсь в телефоне в поисках подходящей музыки. Панк? Слишком громко. Классика? Слишком возвышенно. На секунду я задумываюсь о хип-хопе восьмидесятых, но потом мне приходит в голову кое-что получше: диско! Я вставляю наушники и выбираю «Get Down On It», а когда чуть позже звучит «Shake Your Booty», я громко подпеваю, танцую в темноте и наслаждаюсь этой ночью на горе.

Но я здесь не один. Через некоторое время я натыкаюсь в темноте на других людей и обгоняю их.

Парочка, которая сделала перерыв перед каменной лестницей? Обогнал.

Группа смеющихся студентов, приветствующих меня на английском? Обогнал.

Пенсионеры в цветастых куртках? Остались далеко-далеко позади.

Я несусь как поющая молния, и больше всего меня радует, что без огромного рюкзака я вообще не чувствую усталости.

Потом я догоняю четырех парней, которые явно не хотят, чтобы я их обгонял. На одном из поворотов мне удается совершить маневр, но, как только я завоевал первенство, первый из четырех снова вырвался вперед. Потом меня обогнал второй. Я удивленно оглядываюсь и вижу двух оставшихся, решительно напирающих на меня сзади.

«Секундочку, – думаю я, – к чему мне устраивать соревнование? Разве не сама дорога является моей целью?»

Оба парня проносятся мимо меня. Я выключаю музыку, слушаю наше хриплое дыхание и чувствую, что принял вызов. Стоит непроглядная темнота, дорога скользкая и закрученная, а здесь наверху идет борьба за честь. Примерно через полчаса мы доходим до места, где наверх ведут две каменные лестницы. Все начали взбираться по правой, а я выбрал себе левую. Я бегу, перескакивая сразу через несколько ступеней и крепко держась за ледяные перила. Сумки с камерами и штатив ударяют меня по телу, но мне сейчас не до этого. Я хочу быть первым.

Добравшись до места, где лестницы снова объединяются, я вижу, что никого передо мной нет. За спиной звучат удивленные возгласы. Или это крики возмущения?