Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

На дверях массажного салона висит табличка с надписью «КОМНАТА», я захожу и осведомляюсь о ночлеге. Менеджер замечает мои проблемы с ногой и предлагает массаж. Я в ужасе отказываюсь, но он понимает меня не так, он думает, что я слишком вежливый, и делает то, что в этой ситуации сделал бы любой на его месте: уговаривает и настаивает.

– Никаких отговорок, – поет он сладко, подталкивая меня к двери, – если уж наш иностранный друг так долго шел через Китай, то мы можем себе позволить угостить его массажем!

Дверь все ближе. Что мне делать? Остается последнее средство: горькая правда.

– У меня грибок стопы, – шепчу я и опускаю глаза в пол, прежде чем покраснеть.

– И что? – смеется он. – Разве это проблема!

Мы садимся в комнату ожидания и пьем чай. Массажистки носят желто-черную униформу, похожую на спортивный костюм, комната очень уютная и светлая. Здесь совсем не так, как в массажном салоне в Пекине, недалеко от моего дома. Там свет всегда приглушенно-красный, и все время раздаются смех и стоны.

– У нас настоящий массаж, ничего двусмысленного! – говорит менеджер значительно, я отвечаю:

– А! – и киваю.

Наконец подходит моя очередь; появляется девушка, указывает на дверь и вопросительно смотрит на менеджера.

– Ноги, – говорит он и, так как я все еще медлю, подталкивает меня к комнате.

Девушка не очень разговорчива. По ней нельзя сказать, испытывает ли она отвращение при виде моих изуродованных ног. Сначала она моет их в тазу с горячей водой, потом вытирает полотенцем и, наконец, начинает их массировать.

Это самое ужасное. Я верчусь на своем сиденье туда-сюда, тихо ною и спрашиваю себя, как такая изящная девушка может быть такой сильной. Кажется, что для нее я просто кусок теста. Вот она наконец заканчивает, смотрит на меня и спрашивает, все ли иностранцы такие чувствительные, как я? Побежденный, я хромаю обратно в свою комнату.

На следующее утро я снова иду по дороге, приходит эсэмэс от Джули. Она не приедет на Троицу. Она хотела меня навестить, но, видимо, передумала.

Небо надо мной ярко-голубое, я смотрю на расцветающие деревья на обочине и думаю: где бы мне провести Троицу?

Передо мной как из-под земли вырастает церковь, я сворачиваю с улицы и иду к ней, и чем ближе я подхожу, тем лучше я ее вижу: она маленькая, но богато украшенная, с тремя башнями, крестами и арочным входом. Церковь выглядит такой новой, такой чистой.

Я вспоминаю тетушку Ху, стоящую в своем магазинчике на угольной улице. Над ней образ Христа, а рядом фотография сына в Пекине.

Ко мне подходит пожилая женщина, ведущая за ручку маленького ребенка. Она с улыбкой складывает руки и говорит: «Иисус любит тебя!» – и вдруг я понимаю, как похожи эти слова на «Амитофо» у буддистов.

Женщина очень гордится своей церковью. Она говорит, что братья и сестры из общины сами все финансировали и строили. Власти ничего не делают для них, но и не делает ничего против.

Женщина открывает для меня ворота, и я захожу. Большое помещение в голубых и зеленых тонах, на стене изображение распятого Иисуса на фоне мрачных облаков. Я отмечаю про себя, что он здесь немного похож на обложку дэдметаллического альбома, и сразу ругаю себя за такое кощунство.

Я один, здесь тихо и прохладно. Я смотрю на дэд-металл-Иисуса, крещусь и встаю на колени на деревянную скамеечку.

Я привык молиться перед едой, когда нахожусь один. Обычно я о чем-то прошу: о том, чтобы стать терпимее, или о том, чтобы какому-то определенному человеку было хорошо. Если я не знаю, о чем молиться, то тогда я просто считаю до десяти и благодарю Бога за лапшу, или рис, или, если повезет, за обжаренные баклажаны. Когда я лежу в тени церкви и читаю книгу, прибегает малыш, мальчик лет двух. Он бежит ко мне широкими шагами, и его маленькое тело раскачивается при этом туда-сюда. Он обеими ручками держит у рта бутылку с соской и глядит на меня с серьезным интересом.

Подбежав поближе, он показывает на меня пальцем, вынимает бутылку с соской изо рта и что-то говорит. Получается «Га, гага, гага, га». Между нами завязывается беседа: он говорит «га», и я отвечаю что-нибудь, тогда он снова говорит «га». Так мы и общаемся.

Приходит женщина, и я удивляюсь и немного завидую. Она-то понимает этого малыша. Его зовут Дуду, и пока я, охая, гружу на спину свой багаж, он показывает на меня и говорит еще одну тираду: «Га, гагага, га!» Женщина улыбается, а Дуду снова засовывает в рот соску. Я облокачиваюсь на свои лыжные палки и вопросительно смотрю на нее.

– Что он сейчас сказал?

– Он считает, что у тебя слишком тяжелый рюкзак.

Буддисты

Настоящее имя У Цзэтянь было У Чжао. Когда я пришел к ее могильному холму, то увидел, что он больше, чем у Цинь Шихуанди, гораздо больше. Он настоящей горой возвышается над слякотным ландшафтом. Девушка-билетерша сначала не понимает моего вопроса, а потом начинает смеяться:

– Нет, это не искусственный холм, как над могилой первого императора. Императоры династии Тан использовали для своих могил уже существующие горы.