Самый далёкий тыл

– Кстати, насчёт Ленд-Лиза, – сказал Ао. – Наш всекитайский лидер, Председатель Мао, просил меня передать вам нашу глубокую благодарность за американские ружья, пулемёты, мины, орудия, снаряды и патроны. Сейчас мы вооружены гораздо лучше для борьбы с ненавистными японскими оккупантами. Китайский народ никогда не забудет вашу щедрость, дорогой товарищ Сталин.

Сталин молча кивнул.

Ибаррури подняла руку.

– Центральный комитет Коминтерна – и я как его Секретарь – просят Иосифа Виссарионовича выделить как можно больше материалов американского Ленд-Лиза для нужд китайской революции. Будь готов к новым революционным битвам, Ао! Помнишь, как мы имели всего по одной винтовке на троих солдат против вооружённых до зубов дивизий Франко? Но сейчас вы будете отлично вооружены!

Ао вынул папку из своего портфеля и положил её на стол перед Сталиным.

– Здесь наша заявка на ближайшие шесть месяцев, товарищ Сталин.

Сталин раскрыл папку.

– Мы сделаем всё возможное, чтобы помочь вам, товарищ Ао. Мы потребуем у американцев дополнительные материалы и переправим их для удовлетворения ваших революционных нужд. Это было бы непростительным грехом – не ограбить слегка наших доверчивых американских союзников, как вы думаете?

Ибаррури и Ао расхохотались.

– А теперь, – сказал Сталин, – я, пожалуй, нарушу свои правила и попробую этот хвалёный коньяк. Как насчёт тебя, Долорес?

– Согласна.

Они подняли вверх три рюмки, наполненные золотистым коньяком.

– За ваше здоровье, дорогие товарищи! – провозгласил Великий Вождь. – За наши победы!

***

Реальный Эдвард Дикенсон был разительно не похож на свой фотографический облик. На близком расстоянии он вовсе не казался привлекательным. Было очевидно, что он потерял большую часть своих рыжих волос, и его длинное лицо было покрыто розоватыми прыщами. Когда они дружески трясли руки друг другу, Сталин с раздражением отметил, что долговязый янки был на голову выше его. Великий Вождь был, увы, невысок ростом, и ему казалось унизительным стоять рядом с тем, кто был выше его, да ещё на целую голову.

Дикенсон произнёс на своём слегка искажённом русском:

– Это большая честь для меня – оказаться рядом с великим вождём русского народа, товарищ Сталин.

Затем он повернулся к Димитрову.

– Рад приветствовать вас, товарищ Димитров. Я получил гигантское впечатление от ваших речей на лейпцигском процессе десять лет тому назад! Вы – мой герой!

Димитров бросил испуганный взгляд на Сталина. Он знал, что Вождь не любит, когда в его присутствии называют «героем» кого-либо, кроме него самого. Но смуглое, изрытое оспой лицо Сталина не выдавало никаких эмоций.

Как американцы умудряются так неплохо говорить по-русски? Сталин не мог назвать ни одного нынешнего члена Политбюро, знающего, скажем, английский. Или, например, французский. Или немецкий. А старые образованные большевики, бывшие членами Политбюро и знавшие свободно иностранные языки, были истреблены Сталиным в результате Московских Процессов тридцатых годов или просто расстреляны без суда и следствия.

Сталин усмехнулся.

– Как вы сказали? Товарищ Сталин, товарищ Димитров? Я был уверен, что вы назовёте меня – мистер Сталин. Разве не так обращаются друг к другу американцы?

– Для нас, – пылко произнёс Дикенсон, – ваших верных друзей и союзников, вы всегда будете Товарищ, а не Мистер!

– Черчилль и Рузвельт тоже говорят, что они наши верные друзья и союзники.

Дикенсон презрительно отмахнулся.

– Нет, ни в коем случае! Они слуги капиталистического общества, немногим отличающиеся от Гитлера и Муссолини. Они сотрудничают с вами только потому, что им нужна проливаемая вами кровь в защиту их бесчеловечных обществ.

– Ну что ж, вы находитесь сейчас в самом человечном обществе в мире, – сказал Димитров и покосился на Сталина, как бы испрашивая его согласия.

Сталин медленно кивнул.

– Что будете пить, товарищ Дикенсон? У меня есть бутылка отличного армянского коньяка.

– Я бы хотел стакан Кровавой Мэри.

– Кровавой…

кого?

– Иосиф Виссарионович, – сказал американец, – Кровавая Мэри – это смесь водки, томатного сока и чёрного перца. Подаётся с кусочком лимона.

Повернувшись к Сталину, Димитров произнёс:

– Как раз это я и пил, сидя в берлинском кафе в 33-м, когда гитлеровские молодчики арестовали меня.

– Георгий Михайлович, – промолвил Сталин, дружески улыбнувшись, – если ты такой специалист в этой Мэри, сделай мне одолжение – сходи на кухню и объясни Валечке, как сделать этот экзотический напиток.

Когда Димитров послушно исчез за дверью, Сталин взял со стола папку, оставленную Ао.

– Товарищ Дикенсон, тут у меня есть очень серьёзная просьба наших китайских друзей. Мао пришлись по душе ваши ружья, пулемёты и боеприпасы. Я думаю, что ваши люди в Вашингтоне должны удвоить свои усилия и значительно увеличить поставки по Ленд-Лизу, если мы хотим удовлетворить нужды китайской революции.

Дикенсон с минуту молча листал папку.

– Это будет нелегко, но мы сделаем всё необходимое. Это наш интернациональный долг, товарищ Сталин. Мы это понимаем.