Самый далёкий тыл

Я ждала в состоянии, близком к сумасшествию, тот миг, когда я сойду на американский берег. Во время рейса я подружилась с капитаном «Дзержинского»; нет, я не подружилась, а буквально соблазнила его, как я соблазнила главного босса НКВД. Они оба мне нужны для выполнения моего плана. Я не люблю их, а они оба полностью потеряли голову от страсти. Капитану известны мои секретные намерения, и он готов следовать за мной. И это был именно он, кто сказал мне, что это просто несбыточная мечта – искать политического убежища в Штатах. Америка и Россия сейчас союзники, и янки просто депортируют меня обратно в ненавистный Советский Союз…

Так вот, Алекс, выслушайте моё quidproquo: я помогу вам с вашей секретной миссией – и, поверьте мне, это будет реальная неоценимая помощь! – а ваши высокопоставленные боссы предоставят мне стопроцентную гарантию, что я получу политическое убежище в Штатах…

Секретная миссия?! Неужели эта дьявольская женщина знает всё?!

– Что вы имеете в виду? – спросил я как можно спокойнее, хотя я был буквально в состоянии паники.

Анна улыбнулась.

– У меня есть самая свежая и надёжная информация о вас и вашей миссии, Алекс. Согласно полученным мною приказаниям, я обязана записывать на плёнку каждое ваше слово. Более того, мне приказано завербовать вас, то есть, сделать вас агентом НКВД.

– Завербовать?!

– Да.

– И кто дал вам информацию обо мне и моей, как вы говорите, миссии? Ваши начальники во Владивостоке?

– Нет, я получила её две недели тому назад от наших агентов в Сан-Франциско.

– От русских?

– Нет, от американцев.

– Кто они?

– Я расскажу вашему ОСС и ФБР всё, что я знаю о советских связях в Штатах и о наших махинациях с Ленд-Лизом, – но только после того, как я получу твёрдую гарантию, что я и мой брат получат политическое убежище в Америке.

– Письменную гарантию? Подписанную президентом Рузвельтом?

Она рассмеялась.

– Это было бы прекрасно! Нет, не втягивайте вашего президента в этот бизнес. Просто перескажите наш разговор Джиму Крэйгу. Он ведь ваш консул. Его слово вам и ваше слово мне будут для меня достаточными. Не знаю почему, но я вам верю…

Глава 10. Серёжка. Владивосток. Май 1943 года.

 Сегодня большой праздник – Первое мая. В наших учебниках этот праздник называют Днём солидарности мирового пролетариата.

Мишка, который знает всё на свете, говорит, что Первое мая было придумано американскими рабочими сорок лет тому назад. Я не знаю, кому верить, Мишке или нашим учителям. Нас в школе учат, что жестокие и бессердечные капиталисты считают рабочих хуже дерьма; так как же могли они позволить своим рабам праздновать какую-то солидарность?

Ну, в общем, мы собрались в нашем школьном дворе, одетые как на парад, готовые маршировать по улицам Ленина и Октябрьской Революции аж до нашего порта. Там мы будем стоять в огромной толпе, размахивая флагами, крича всякие лозунги и глядя на взрослых, пьющих втихаря водку, и слушая муторные речи, которые произносятся большими начальниками с самодельной трибуны. Солидарность рабочего класса, наверное, нужна, но почему она должна быть такой муторно-скучной?

То, что я делаю на таких демонстрациях, – это, как любит говорить Мишка, просто и логично. Я жду приблизительно пятнадцать минут, а потом исчезаю. Конечно, нам не разрешается уходить из толпы до конца демонстрации, и меня уже дважды наказывали за это.

Но сегодня я не уйду. Потому что сегодня особый праздник. Почему? А потому, что сегодня к нам должен прибыть «Феликс Дзержинский», огромный холодильник с товарами из Америки. Так что теперь работяги-инвалиды сооружают деревянную трибуну, на которую залезут большие шишки, и тыловые дармоеды с самыми лужёными глотками будут орать лозунги и поздравления с трибуны, и пара моряков с «Дзержинского» выдадут пару патриотических речуг.

В общем, мы с Мишкой и Танькой промаршировали без приключений до самого порта. Уже был полдень, и наш «Дзержинский» был благополучно пришвартован недалеко от пирса, где мы с Мишкой обычно рыбачим.