1 сентября 1940 года (заметьте, в день Знания!) в Кремль были по очереди вызваны те, кому предстояло стать группой «посвященных». Их приглашали в кабинет Сталина по одному. В кабинете, кроме Хозяина были еще Лаврентий Павлович Берия и я, начальник Разведуправления РККА, генерал-майор Виноградов. Первым был Вячеслав Михайлович Молотов, которого такой формат совещания при Сталине если не возмутил, то смутил, несомненно. Надо отдать должное Вячеславу Михайловичу, он старался не показывать своего смущения, а после того, как Сталин объяснил ему, что пригласил с целью рассказать кто такой «товарищ Виноградов» и почему он занял такую серьезную должность стал собран, деловит, сосредоточен. Вот только через несколько минут выглядел совершенно огорошенным, не понимающим, что это: жесткая шутка Вождя или правда, а если правда, то как с нею жить. Молотов получил от Берия папку с документами по поводу моего происхождения, и краткую биографию, которую я написал как раз к этому «саммиту». С этими документами Председатель Совнаркома был отправлен в комнату отдыха, переваривать материалы и думать о судьбах Родины. Затем последовала группа военных: народный комиссар обороны маршал Семен Константинович Тимошенко, который заметил: «Да, знал я, что ты не прост, генерал Виноградов, но чтобы настолько непрост»… Начальник Генштаба РККА Борис Михайлович Шапошников, его ученик и заместитель, Александр Михайлович Василевский, которому предстояло в ближайшее время возглавить Генштаб[2], нарком ВМФ СССР Николай Герасимович Кузнецов, из гражданских лиц к секретам были допущены еще Лев Захарович Мехлис и Николай Алексеевич Вознесенский, 1-й заместитель председателя Совнаркома СССР, человек, который тянул практически всю работу народного хозяйства. Его биография была подчищена по просьбе товарища Сталина, поскольку ничего еще не предрешено, тем более и Ленинградского дела может не быть. В общем, каждой серьге досталось по своей, строго отредактированной, серьге.
А потом началась работа. Закончилось то совещание далеко за полночь. Каждый унес в свое ведомство папку с конкретными заданиями, которые должен был проработать. И я не могу сказать, что все мои планы воплотились, а если и были воплощены, то на все сто процентов. Реальность вносила постоянно свои коррективы. Но я был уверен, что делается все по максимуму. Ведь как получается: если руководство страны уверено, что война вот-вот начнется, то эта уверенность передается по цепочки их ближайшем сотрудникам: аппарату, а затем их близким, знакомым, подчиненным, рано или поздно, но прорывается в массы, в результате получается, что в обществе растет сосредоточенность, собранность, нацеленность на победу. А если у руководства метания и сомнения, уверенность в начале войны отсутствует, то зачем на местах напрягаться? Войны-то не будет! Откуда я знаю? Так в «Правде» так написано. И не поддаваться на провокации! Потому что не будет войны. Не будет и все тут! Враг побоится напасть на непобедимую и несокрушимую! Тем более на легендарную! С таким посылом любая подготовка к войне будет насмарку.
Отсюда вывод: если руководство страны ориентировано на войну, то от руководства страны этим посылом «заражается» общество. И подготовка к войне будет другая. Совсем другая. Страна будет превращаться в военный лагерь.
Сегодня, девятого мая сорок первого года ровно в полдень началось совещание, которое пришлось открывать мне после небольшого вступительного слова товарища Сталина. За последний год он заметно сдал, как и все, работал много, отрывая время от сна, единственный плюс: почти что бросил курить, а если и курил, когда сильно нервничал, то делал несколько затяжек и на этом процесс поглощения табачного дыма останавливался.
— Сегодня девятое. Как известно, есть данные, что вот-вот, в срок с четырнадцатого по шестнадцатое мая может начаться нападение Германии на Советский Союз. Что скажет по этому поводу наша доблестная разведка?