и гости отрываются на полную катушку. Их одиннадцать, восемь из них – женщины, и три соблазнительницы стоят на столе. Шалун в белом цилиндре держит под мышками по девушке и, кажется, распевает непристойные куплеты, если судить по ошеломленному выражению на лицах слушателей. На переднем плане женщина в алом платье лихо опрокидывает в себя бокал шампанского, и можно предположить, что впереди долгая, насыщенная событиями ночь. Шампанское рекой, легкомысленные песенки, показная роскошь и распутные женщины. Вот ради чего приезжал в Париж английский принц.
Но какими бы ни были развлечения – изысканными или грубоватыми, – парижский
Одним словом, Париж Наполеона III превратил молодого Берти во французского плейбоя-искусителя.
Все это было слишком хорошо, чтобы длиться долго, и финал был совсем близок – по крайней мере, для Наполеона. Еще в 1861 году литературный критик Уильям Реймон указал на роковую ошибку Второй империи. В парижских театрах, говорил он, костюмы актрис могли быть вызывающе откровенными, но текст пьесы не должен был содержать никаких политических аллюзий. Режим стремился держать французов – во всяком случае, парижан – в постоянном эротическом дурмане, потому что, как выразился Реймон, «пока парижане веселятся, правительство может спать спокойно». Но за ослепительным фасадом роскоши и безудержных сексуальных удовольствий уже слышалось раздраженное ворчание менее привилегированных классов наполеоновской Франции, и вскоре оно переросло в убийственный рев.
Берти на себе почувствовал ранние симптомы грядущей катастрофы, и это лишний раз доказывает, насколько глубоко распространилось недовольство во французском обществе. В 1869 году он попытался организовать вечеринку в версальском Малом Трианоне – дворце, который Евгения незадолго до этого превратила в музей, посвященный памяти его самой знаменитой хозяйки, Марии-Антуанетты. Наполеон и Евгения одобрили идею Берти и предложили ему своих шеф-поваров и персонал для мероприятия, как и императорский сервиз, чтобы стол выглядел по-королевски.
Однако Берти затевал вечеринку совместно с парочкой своих парижских друзей, которые никогда не бывали на приемах в Тюильри, да и в других загородных резиденциях Наполеона тоже. Когда эти повесы услышали, что гостей будут угощать блюдами, приготовленными императорскими поварами и поданными на тарелках, украшенных золотым вензелем N, они тут же отказались от этой затеи. Чтобы богатые парижане упустили возможность повеселиться? Для Берти это было потрясением. Оказывается, Франция была далеко не так беззаботна, как он всегда думал.
Лето 1869 года было последним в истории Второй империи. В Фонтенбло продолжали по привычке съезжаться богатые, остроумные гости, но атмосфера больше напоминала Берлин конца 1920-х или Нью-Йорк перед нашествием СПИДа – безудержное, как в последний раз, веселье не могло длиться дальше. Придворная знать, грубо говоря, слишком долго тискала друг друга, пока полыхал Рим.
В самом деле, после Всемирной выставки 1867 года все ухудшающееся здоровье императора в каком-то смысле отражало состояние французского общества. Французы все отчетливее понимали, что король-то голый.
Наполеон, возможно, добился значительных успехов в модернизации своей страны, но его внешняя политика была полной катастрофой. Так, например, он поддержал Южную Конфедерацию во время Гражданской войны, что, понятное дело, вызвало недовольство американского правительства. Эта ошибка привела к