Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII

Когда она выступала, ее игра пленяла всех. Даже Лили Лангтри, главная соперница в борьбе за любовь Берти, признавала это, вспоминая в своих мемуарах, что «превосходная дикция Бернар, ее хрустальный голос, естественные движения, ее страстный темперамент, ее огонь – словом, гении перевоплощения – вызывали удивление со смесью восхищения».

Как и многие из любовниц Берти, Бернар была дамой с характером – она оставалась в Париже во время осады и помогла переоборудовать театр в военный госпиталь. Ее уволили из престижной труппы Комеди Франсез за пощечину, которую она отвесила звездной актрисе, но опять пригласили на сцену как великую исполнительницу, когда театры вновь распахнули свои двери после разгрома.

Стоит ли удивляться тому, что Берти присутствовал на премьере каждой из постановок, которые давал театр Комеди Франсез в Лондоне летом 1879 года, и посетил выставку картин Сары Бернар на Пикадилли. И не только это – он объявил, что экстравагантная мисс Бернар вхожа в лондонское высшее общество, включая его собственную резиденцию Мальборо-хаус, где, как известно, он «развлекал» актрису. Однажды она прислала записку директору Комеди Франсез с извинениями за пропущенную репетицию: «П. держал меня с одиннадцати». Трудно сказать, кроется ли здесь эвфемизм.

Однако далеко не все в Лондоне разделяли парижские пристрастия Берти. Люси Кавендиш, близкий друг королевской семьи и одна из фрейлин королевы до своего замужества, не скрывала своего возмущения. 30 июня 1879 года она записала в своем дневнике: «Лондон сошел с ума от примы Комеди Франсез, которая находится здесь. Сара Бернар – женщина печально известной репутации, женщина без стыда… Мало того что за ней гоняются на сцене, так ее еще приглашают играть в дома уважаемых людей и даже на ланч и ужин, и все туда тянутся. Это вопиющий скандал!»

Леди Кавендиш сходила на спектакль французского театра, но не преминула уколоть его приму. 8 июля она пишет в своем дневнике: «Имела удовольствие в первый и последний раз сходить на Комеди Франсез в Гейти[264]; N.B. без пресловутой женщины». И это говорит привлекательная 37-летняя особа, а не какая-то престарелая вдова.

Берти игнорировал неодобрение общества и попросил своего французского друга Генриха Орлеанского, он же герцог Омальский, устроить ужин в Лондоне, чтобы представить Сару Бернар некоторым английским леди, отобранным лично принцем. Однако все пошло не по плану. Вот как описывал Чарльз Дилк этот суаре: «Поскольку они [дамы из высшего общества] не стали разговаривать с Сарой Бернар, да и она не хотела с ними говорить, а герцог Омальский был глухой и не собирался сам заводить разговор, все так и молчали…»

Берти, светский лев, должно быть, подозревал, что это случится, и, вероятно, потом они с Сарой от души посмеялись над чудовищным контрастом между чопорными посиделками в Лондоне и их разгульными ночами в Париже. Как и игра Сары на сцене, этот немой ужин, наверное, лишний раз напомнил Берти о том, почему его так влечет Франция. И в тот период он наслаждался ею больше, чем когда-либо…

IV

Как доказал сам Берти, Париж и Лондон настолько по-разному относились к сексу, что доходило до смешного. Если в Лондоне Сару Бернар окатили презрением, в Париже, когда Берти пришел в варьете, чтобы увидеть Жанну Гранье, звезду оперетты и свою любовницу, французский зритель аплодировал и актрисе, и Берти, одобряя его хороший вкус. Лондонские газеты не преминули бы выплеснуть этот скандал на первые полосы, заставив герцогинь падать в обморок, но в Париже Берти получил признание публики за адюльтер с певичкой.

Возможно, очевидная банальность внебрачных отношений заставляла парижских аристократов вроде Берти отправляться на поиски все более острых ощущений. По мере того как крепла Третья республика, дух демократии просачивался и в ночную жизнь города. Удовольствия теперь принадлежали не только богатым monsieurs, которые могли себе позволить ежевечерние походы в театр и кутежи в приватных кабинетах «Кафе Англэ». Да, ночные рестораны на бульварах были по-прежнему очень востребованы, как и элитные заведения вроде жокей-клуба, но искушенные парижане потянулись вверх по холму, в сторону площади Пигаль и Монмартра, где богемное сообщество художников, музыкантов и поэтов формировало новую элиту.