Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII

Должно быть, это оказался в буквальном смысле головокружительный опыт, поскольку башня была самым высоким сооружением в мире, к тому же построена она была не из твердого камня, а из ажурных решеток, скрепленных довольно тонкими балками. Более того, лифты еще не прошли окончательную проверку на безопасность. И несмотря на это, как пишет «Фигаро», «с полным спокойствием в душе и совершенной уверенностью принц и принцесса Уэльские настояли на том, чтобы сесть в лифт со всеми своими детьми – надеждой и будущим британского трона». Это чем-то напоминало испытательный полет на новом аэроплане и еще раз доказало, что Берти был открыт для острых ощущений всякий раз, когда приезжал в Париж.

Поднявшись на самый верх башни, Берти был в восторге от открывающегося вида. Он поздравил Эйфеля с «непревзойденным достижением» и обеими руками несколько раз пожал ему руку. Когда Берти и его семья спустились на terra firma[285], толпа приветствовала их восторженными возгласами и криками «ура!». Это был еще один пиар-триумф любимого англичанина Парижа. Британская газета процитировала реплику Берти о том, что «Эйфелева башня – сущий кошмар», но, видимо, это была неудачная шутка автора статьи.

Двойные стандарты Берти, который бойкотировал «Экспо-1889», как наследный принц, но восхищался выставкой, как обычный человек, можно истолковать как слабохарактерность. Что отчасти верно. Но в то же время это знак того, что, в отличие от многих политиков, он был способен видеть долгосрочную перспективу. Французы хотели отпраздновать свою революцию? Почему бы и нет? Никто же не станет отрицать того факта, что она произошла. Зато теперь для монархической Британии важнее всего было научиться сосуществовать с республиканской Францией.

Так что, даже не будучи послом и находясь в стране как частное лицо, в 1889 году Берти все-таки нанес визит вежливости президенту Сади Карно – и получил ответный. Пять лет спустя, когда Карно был зарезан анархистом, Берти лично пришел во французское посольство в Лондоне, чтобы выразить свои соболезнования. И это тоже был жест в его духе. Именно такие знаки внимания помогли ему в дальнейшем завоевать доверие многих европейских лидеров, и не только во Франции.

Поездка Берти на парижскую «Экспо-1889» совпала с временной кульминацией в сближении Англии и Франции на почве их колонизаторских побед. Однако, по мере того как XIX век подходил к концу, дипломатическая напряженность нарастала и, наконец, вылилась в инцидент, давно забытый англичанами, но прочно застрявший занозой в исторической памяти французов.

Это противостояние было настолько серьезным, что, когда Берти вступал на престол в 1901 году, казалось немыслимым, что всего три года отделяют Британию от ее величайшего дипломатического триумфа XX века, Entente Cordiale[286]. В 1901 году все выглядело так, будто Франция и Британия снова пойдут войной друг на друга…

V

Если вы попросите любого французского патриота перечислить самые позорные моменты англо-британских отношений, он, вероятно, начнет с упреков по поводу Жанны д’Арк и Святой Елены, прежде чем процедит сквозь зубы: «Фашода». Странное словечко.

На самом деле так называется дипломатический инцидент, который по-прежнему мучает и бесит французов, и еще больше оттого, что вряд ли кто-то из британцев о нем когда-либо слышал. Даже в подробнейшей биографии Берти ее автор, Кристофер Хибберт, уделил Фашоде всего две с половиной строчки. Между тем Франция воспринимает его как один из самых серьезных дипломатических инцидентов во франко-британской истории. Это как если бы мы пришли на званый обед во французскую семью, оскорбили хозяев, раскритиковали угощение, обстановку, мебель, прошлись по интеллекту их детей – причем, будучи совершенно трезвыми, – а потом начисто забыли обо всем. Словом, в сознании француза Фашода[287] олицетворяет собой все худшее, что есть в les Anglais[288] – не только их высокомерие, но, прежде всего, пренебрежение обидой и болью французов.

Фашодский инцидент (для французов это все-таки был кризис) произошел в Восточной Африке в 1898 году. В масштабе колониальных войн это было (извини, Франция) малозначительное событие, просто выяснение отношений в эпоху, когда кровавые бои шли по всему континенту и конфликт между англичанами и бурами грозил перерасти в войну.