Самый яркий свет

— Грех он не берет, — зло буркнул пристав. — А то, что клиента твоего с Лукошки снимают, огорошив по голове, а потом раздевают до исподнего — тебя не касается?

Задержанный не ответил, хотя я и видела, и видела, что он с такой постановкой вопроса не согласен. Своей вины он не чувствовал совсем.

Удивительно все же порой человеческое сознание. И сейчас, опустившись на дно Петербурга, я познакомилась совсем с другой его стороной — темной, грязной, безжалостной. Однако, не могу не признать, что в чем-то более честной, чем двуличие высшего света. Опять же — никто не назовет Добрея приятным и законопослушным подданным, но и у него, и его «постояльцев» существуют свои законы, которые они не нарушают то ли по осознанию, то ли из страха, но эта «воровская честь» существует, пусть и среди своих только.

— А почему Вы о нем не ведали, Александр Семенович? — спросила я Макарова.

— Не всплывал нигде, а сам не обозначился добровольно, — просто ответил тот. — Александра Платоновна, далеко не всякий освещенный стремится встать на учет. Это Вы из благородного сословия, батюшка Ваш в высоких кругах общался, и талант у Вас пристойный. А вот такой вот персоне, — он кивнул на хмурого Кузьмина, — записаться в реестр — лишиться доходов. Талант у него одним словом — криминальный, в мирной жизни не пригодящийся. Дворянством тут не подкупишься. Так ведь?

— Правда ваша, — смурно ответил Кузьмин. — Мне с того дворянства — пирог с глазами. И необычно, а бесполезно, бо есть не сможешь. А так деньгу[118] имею, а то и копеечку.

— Бог с ним с твоим дворянством, вот этих персоналий видел? — показал начальник Отдела рисунки разыскиваемых нами манихеев.

Мастер внимательно посмотрел, но отрицательно помотал головой. Я немного нажала Светом: это Агафон не пробил его невосприимчивость, а вот мои силы в последнее время пугали и меня саму. Кузьмин побледнел, но все равно уверенно сказал:

— Нет, не видел. И не говорили ничего, Сявка лишнего болтать не любит. Длинный язык ведет к длинной дороге.

То есть здесь пусто. След привел нас в правильное место, но тут он обрывался. Сявка и Гундей, уверена, уже остыли давно где-нибудь в канаве, а Вереницкий и Ульм на глаза Кузьмину не показывались и никак не мелькнули даже в разговоре.

— Что с ним делать будем? — спросил Макарова Спиридонов.

— Мне он сто лет не нужен, — ответил тот. — Это больше по вашей части.

— Напрямую он в лихих делах не замешан, но способствовал. Только доказать это не смогу, сами понимаете. Так что по вашей.

И они, как два петуха, уставились друг на друга. Кузьмин, очевидно, прикидывал, где расследование для него будет хуже — в Управе или в Тайной полиции, и однозначного ответа не находил. Я вздохнула и рявкнула:

— Пусть тут остается! Он больше не будет. Не будешь ведь? — и ударила по мастеру от души.

Тот рухнул на пол, лицо его скрючило ужасом, а пальцы заскребли ногтями по грязным, некрашеным доскам пола.

— Мани да покарает меня, Ваше Сиятельство! Ни в каком дурном деле больше замешан не буду!

— Вот и не шали. А то снова приду и уже не остановлюсь. Идемте отсюда!

Уже на улице бледный Макаров снял шляпу и вытер лоб. Остальные члены нашей компании тоже выглядели странно задумчивыми.

— Александра Платоновна, — сказал Александр Семенович. — Вы в следующий раз или сдерживайте себя, или предупреждайте, чтобы я убежать смог подальше.

— Да, Шура, мне обратно в камеру в бастионе захотелось.

Охранники промолчали, но всем видом показывали, что полностью согласны и с начальством, и с приставом.

— Простите, господа, погорячилась. Но и впредь прошу без глупой вражды между вами! Давайте дело доделаем! Предлагаю сейчас же ехать на Грязную.

— Согласен, тем более что уже должны были наши сотрудники там все тихонько окружить, — кивнул Макаров.

Грязная улица оправдывала свое название целиком и полностью: ни тебе мостовой, ни даже фонарей. Нужный дом нашелся недалеко от Козьего болота — небольшое двухэтажное строение со скромной чердачной надстройкой о двух маленьких прямоугольных окошках и одном большом полукруглом, похожей на взгромоздившегося на крышу грустного поросенка. Как только наша карета, в которой было откровенно тесно, подъехала, из подворотни выскочил неприметный человек, что-то прошептавший Макарову. Тот кивнул и поведал, что его люди готовы.

Первой меня не пустили, даже Тимку с Андреем задвинули, и в высокую дверь слева от арки сначала зашли два неприметных с виду человека. Нам было велено ждать.

Минут через десять створка отворилась, и полицейский махнул рукой — заходите. На лестнице уже ждала домоправительница, имевшая вид растрепанный и взволнованный. Она непрестанно кланялась и выказывала огромное желание ответить на любой вопрос. Двух мужчин с рисунков она прекрасно помнила и отзывалась о них исключительно доброжелательно:

— Вежливые, по оплате не спорили и уплатили все в срок! Не буянили никак, комнаты в чистоте держали.

— А где сейчас они? — спросил Спиридонов.

— Съехали-с они, сударь, вот уже дней пять как. Поблагодарили за заботу и удобства и были таковы.

— Покажите комнаты.