– Ты ведь знаешь, – сказал Николай, – нас уволили.
– Знаю, – соглашаюсь. – Говорил кто-то.
Мы курим и вспоминаем то, что почти забыли. Николай отмякает и неожиданно признается:
– Жениться хочу.
А я ему:
– Совсем меня запутал, – говорю.
А он:
– Нет, это фиктивно, – говорит. – Год за кооператив не плачу! Представляешь, директор столовой из Конотопа. С золотыми зубами. Пудов на шесть в сумме. – Усмехается, прикуривает от зажигалки и продолжает: – Как нас из кабака погнали, Витя на курсы пошел и теперь цветные телевизоры чинит. Говорит, что денег как у дурака махорки.
– Это называется «приехали», – говорю я.
– Это может называться как угодно, – говорит Николай.
– Никита, считай, доктор наук. А Никитка?
– Не знаешь? Полтора года получил.
– Как же так?
– А вот так. Кайф!
Мы молчим и молча расходимся, а через неделю встречаемся в общежитии «Корабелки», в холодной комнате, заставленной электродерьмом, и наша встреча глупа, смешна и глупа – смешно то, чем мы занимаемся в «Корабелке» полгода, забыв: я – о гуманитарном деле, Николай – о золотозубой конотопчанке. Мы репетируем музыку! Дюжину лет назад я навострил от нее лыжи и так шустро чесал прочь, не оглядываясь, что вот опять оказался в замусоренной комнате, полной электродерьма. Спасибо Жаку – длинному носатому оптимисту. Это он командует электродерьмом и бас-гитарой. На ней он утюжит с посредственным упорством.
– Ты, Жак, похож на Паганеля. Или… не знаю. На изобретателя. На изобретателя пипетки!
Шутка подходящая.
– Ха-ха, изобретатель пипетки! – смеемся мы, а Жак больше всех.
Он хороший парень и давно не пьет.
Мы – это мы плюс Кирилл на клавишах и Серега на первой гитаре, молодые мужики и почти виртуозы. Я же дюжину лет как не первая гитара, я вообще никакая гитара, просто я опять все сочинил, а у мужиков хватило ума, чтобы транжирить полгода и согласно раскрашивать простецкие мелодии. А как же – ведь первая в России, как паровоз Черепановых, первая «звезда» рока! Я так долго не вспоминал этого, что теперь хочется хвастаться на каждом углу. А Николай, похоже, помнил об этом всегда.
Хочется сразу, без долгих терзаний, хочется простодушно победить и успокоиться.
Весной на площадке Рок-клуба, в приличном зале, где есть сцена и занавес, куда не попадешь без милицейского или профсоюзного блата, мы выступаем на концерте перед клубными троглодитами, шишки которых отводят нам место в первом нафталинном отделении. Празднуется какой-то юбилей, и в первом отделении выступают старые пеньки рок-н-ролла. Отдавая должное расчету троглодитов на ретроспекцию, я знакомлю их со сценическими примочками пятнадцатилетней давности, то есть выбрасываю в зал на потраву троглодитам пиджак, полчаса усердно пою и бегаю по сцене. Троглодиты кровожадно потрошат пиджак, а это значит – я со своим тонзиллитом, а Николай с конотопщицей, мы еще, выходит, конкурентоспособны.
После отделения за кулисы набивается рота почитателей, таких же старых пеньков, поздравляют с возрождением из пепла непонятно во что, поздравляют так, что по весенним лужам еле добираюсь туда, где я еще нужен.
– Попс! Крутой кайфовый попс! – пристают целый месяц знакомые троглодиты. От них я шарахаюсь в ужасе, поскольку лишь на время отложил серьезное гуманитарное дело писательства и боюсь, так сказать, испортить себе реноме. А Коля Мейнерт, серьезный критик из Таллина, оказавшийся на концерте, пишет: «Наш ветеран похож на человека, уснувшего у пылающего огня и проснувшегося у потухшего костра. И вот теперь он тщетно дует на угли, пытаясь возродить былое пламя. Грустно, но трогательно».
Наверное, так выглядело со стороны. Но ведь я дул на угли для того, чтобы согреться, а не для того, чтобы приготовить завтрак. Этими завтраками я уже сыт по горло. И вот теперь, возле котла, согреваясь не каким-то метафорическим теплом, а просто жаром, исходящим от пылающих углей, я не могу вспомнить правды мотивов, да и не хочу ее.
И тем более я не хотел ее в прошлом, 1985 году. Без правды было проще выслушивать про «крутой кайфовый попс» и еще несколько раз вылезать на сцену неизвестно зачем…
Снега нет совсем, но и зелени нет. И хотя солнце почти по-летнему оккупировало дни, небо еще холодное, а город кажется сиротским, неприбранным, с грязными сырыми газонами и мусором в каналах – этих удивительных сточных канавах, оправленных в классический гранит.
Неуютно и в пригороде Шушары. Там под афишу чин-чинарем мы концертируем за символические, зато легальные рубли вместе с экстравагантно-веселой, но малоизвестной покуда группой «Аукцион». Эти ребята работают в «новой волне» остроумно и с жениховским напором. Его и сублимируют в декадентский спектакль.