Самый красивый из берсальеров

Решив на всякий случай принять кое-какие меры предосторожности, инспектор уже на лестнице вытащил револьвер. Жизненный опыт подсказывал, что всегда лучше выстрелить первым, и Алессандро твердо решил руководствоваться этим мудрым принципом. На лестничной площадке они на цыпочках подошли к двери и прислушались. Из квартиры Пеццато доносился приглушенный шум, а потом полицейские услышали звук, похожий на приглушенный выстрел. Оба выпрямились, Тарчинини повернул ручку и, обнаружив, что дверь не заперта, ринулся в прихожую. Следом с револьвером в руке бежал Дзамполь. Сначала они никого не обнаружили и, лишь войдя в маленькую гостиную, замерли от удивления: Оттавио, Эмилия и Элена Пеццато сидели за столом вместе с Лючано Монтасти и дружно чокались асти «Спуманте»[35]. Очевидно, хлопок пробки полицейские и приняли за выстрел. Тарчинини и Дзамполь недоуменно хлопали глазами, а ошарашенные их внезапным вторжением хозяева и гость буквально окаменели за столом.

— Очень своеобразная резня, а? — наконец хмыкнул Ромео.

Перепуганный Монтасти хотел встать, но к нему в ту же секунду подскочил инспектор.

— А ну, не двигайся, бандит, не то заработаешь!

Лючано, дрожа всем телом, снова плюхнулся на стул, и Элена положила голову ему на плечо. Дзамполь презрительно фыркнул. Тарчинини сурово посмотрел на отца семейства.

— И что это значит, синьор? В полицейских вы стреляете, а с человеком, которого мы разыскиваем, пьете асти?

— Послушайте, синьор комиссар, сейчас я вам все объясню…

— Это было бы весьма разумно с вашей стороны!

— Само собой, я жуть как сердился на Лючано — и за угрозы, и за дурацкую ревность… Клянусь, синьор комиссар, — и это так же верно, как то, что я сижу здесь, — мне даже в голову не приходило, что у парня хватит духу заявиться сюда… Вот только я не принял в расчет любовь…

Тарчинини, тут же растаяв, с улыбкой поглядел на Лючано и его Элену. Алессандро Дзамполь досадливо выругался сквозь зубы.

— Любовь… — вздохнул комиссар.

А приободренный этим явным знаком расположения Оттавио продолжал:

— Я понял, что, раз парень прибежал к моей дочке, несмотря на страшный риск (мы ведь слышали по радио, что его повсюду ищет полиция, и у бедняжки Элены чуть сердце не разорвалось), значит, Лючано любит ее больше жизни! Ну а потому отложил я ружье в сторонку и раскрыл объятия… А вы что сделали бы на моем месте, синьор комиссар?

— То же самое!

— И теперь нам остается только выпить за упокой души берсальера Нино Регацци, если, конечно, его смерть еще хоть кого-то волнует! — с горечью заметил инспектор.

— Согласитесь, Алессандро, они очень милы, а? Разве один их вид не напоминает вам о счастье?

— Прошу прощения, синьор комиссар, но я пришел сюда вовсе не за этим! Я должен думать не о счастье, а о парне, который лежит сейчас на столе в морге!

Элена всхлипнула. А Тарчинини воспринял это как урок.

— Ладно, инспектор. Давайте запретим себе любые проявления человеческих чувств и будем жить только ради мертвых и мести!

— Синьор комиссар, вы же не… — попытался вмешаться Пеццато.

— Сожалею, синьор, но инспектор напомнил мне о законе, который я обязан соблюдать… Монтасти, я нашел ваш нож!

Молодой человек так поглядел на комиссара, словно никак не мог взять в толк, о чем речь.

— Мой нож?.. Какой нож?.. У меня вообще нет ножа!

— Но вы ведь купили ножик, когда решили разделаться с тем, кого считали соперником?

— Если бы мне вздумалось прикончить берсальера, я сделал бы это голыми руками! У меня хватит сил свернуть шею кому угодно!

— Чем вы занимались вчера вечером?

Монтасти колебался, время от времени бросая смущенные взгляды на Элену.

— Вам трудно ответить на мой вопрос, а?

— Да, синьор комиссар…

— Почему?

— Потому что я пьянствовал!

Девушка возмущенно вскрикнула.

— А что вы хотите? С того дня как я пришел из армии, жизнь превратилась в пытку! И я до сих пор думаю, обманула меня Элена или нет… Ох, не люби я так, давно плюнул бы на все, но я люблю ее!

Польщенная и счастливая этим публичным признанием девушка с улыбкой взяла Лючано за руку, а тот продолжал:

— Вчера вечером в баре Ренато Бурдиджана, когда мы с берсальером распрощались, точнее, когда его выставили вон, я еще немного посидел, а потом побрел куда глаза глядят…

Дзамполь насмешливо хмыкнул, и голос Монтасти снова задрожал. Парень чувствовал, что ему не верят.

— …Помню только, что я пил во многих кафе неподалеку от Санта-Мария Аузилиатриче…

— Дабормида… Занятно, а? — насмешливо подчеркнул инспектор.

— Занятно или нет, но это чистая правда! — истерически закричал Лючано. — Слышите, вы, подонок? Чистая правда!

Дзамполь с угрожающим видом пошел к Лючано, явно намереваясь проучить за дерзость, но Тарчинини остановил его:

— Алессандро!.. Вы ведь понимаете, что парень не в себе? Чего только не наговоришь со страху!

Инспектор сжал кулаки, но послушно вернулся на прежнее место у двери, где стоял на случай, если бы кому-нибудь взбрело в голову выйти из комнаты до того, как комиссар закончит допрос. А Монтасти бросился искать поддержки у Тарчинини.