Самый лучший комсомолец. Том седьмой (СИ)

Неприятно, но на предприятии не без «несуна». Но комбинация глупости, наглости и жадности, конечно, поражает — у тебя зарплата под три соточки, квартира, премии чеками, вокруг — толпы КГБшников и милиционеров, а ты все равно воруешь. Выкинув падшего электрика из головы, тихонько зашел в «Звукозапись». За стеклом «будки» Оля пыталась в очередной раз записать свой первый сингл. Сказать ей, что я его все равно пока в стол положу, пока она акцент не минимизирует до приемлемого уровня? А будет это очень нескоро! Не, пускай старается — это же полезно, ибо практика ведет к совершенству.

— Здравствуйте, Майя Владимировна, — шепнул я одетой в свитер с высоким воротником и брюки певице, сев рядом с ней на диванчик.

— Привет, Сережка, — улыбнулась она мне. — Проверяешь? — кивнула на будку.

— Просто время убиваю, — признался я.

И это тоже на благо Родины! Возможно.

С улыбкой покивав — не верит, блин — она поделилась мнением:

— Не девочка, а золото. Ей бы джаз петь — цены бы не было.

Приравнивается к похвале высшего ранга.

— Прогресс, — развел я руками. — Время джаза прошло. Так-то почитателей полно, и они останутся, но нам молодежь окормлять надо — хипари ведь перебесятся и станут нормальными людьми, часть из которых успешно встроится в коммерческие и правительственные учреждения, сохранив при этом любовь к Советской музыке. А если Оля будет джаз петь, ее за бугром будут считать «снежном негром» с соответствующим отношением — пожилых буржуев не переделаешь, они погрязли в снобизме и совершенно непробиваемы.

— «Снежным негром»? — хихикнула Майя. — Я запомню, — посерьезнев, продолжила. — Может в чем-то ты и прав, но джаз — живее всех живых.

— Джаз уже умер, а я еще не-е-ет, — пропел я.

Певица хохотнула, я продолжил:

— Вольно цитируя Никиту Сергеевича, земля ему пухом: «Джаз — это музыка негритянская». Во времена расцвета расовой сегрегации условный, крайне популярный Скриминг Джей Хопкинс, выступая в пафосном ресторане перед белыми людьми не мог в этом ресторане поужинать.

— Знаю, — кивнула она. — Полный абсурд.

— И в этом абсурде — вся суть актуально-царствующего поколения буржуев, — развел я руками. — А рок, несмотря на очевидные негритянские корни, популяризовали и развивают белые люди. От рока пожилые упыри тоже плюются, но он — хотя бы «белый» жанр, и, как ни странно, отношение к рокерам у них лучше, чем к джазменам. Ну и стадион джазом собрать сложнее, чем роком.

— Тоже верно, — вздохнула она. — Спасибо, что Лапина осадил.

— Это Екатерина Алексеевна, — покачал я головой. — Мне не по рангу властелинов телевизора осаживать, вон — отдельный канал пришлось строить, чтобы с ним не сталкиваться.

Майя рассмеялась.

— Вы знакомым не желающим считать себя советскими гражданами передайте, пожалуйста, что скоро в Израиль уехать не получится, — шепнул я ей. — Война там будет неизбежно. Если собираются — сейчас самое время.

— У меня таких знакомых нет, — закаменела она лицом. — Все, кто хотел, уже уехали.

Боится.

— Извините за неловкий момент, — покаялся я.

— Ничего, — простила она меня.

— Хватит, — скомандовал Оле звукореж.

Певица повесила наушники на гвоздик и вышла из будки.

— Привет! — помахал я ей рукой.

— А ты чего тут? — спросила она. — Делать нечего?

— Если будешь на меня злиться, твой английский лучше все равно не станет, — не обиделся я. — Семен Степанович, включите.

Он включил.

— Punctured bicycle On a hillside desolate… — после проигрыша полился очень хороший и мелодичный, но безбожно испорченный акцентом Олин вокал. [[The Smiths — This Charming Man].

Очень удобно воровать «глубоко гомосексуальные» песни, потому что, если заменить «бой» на «гёрл», «гомосексуальность» исчезает, а Оля получает хиты.

Я махнул рукой, звукач выключил.

— Скажешь, что из-за меня? — спросил я.

Певица потупилась — стыдно.

— Не парься, — успокоил ее я. — Все хорошо, полгода назад вообще слушать было невозможно, а сейчас просто царапается. Главное — это прогресс, и он у тебя есть.

— У меня английский еще хуже, — внесла лепту в утешение молодого дарования Майя. — А я его всю жизнь потихоньку осваиваю. У тебя вся жизнь впереди, не торопись, и однажды будешь собирать стадионы.

— Да, — грустно кивнула Оля.

Поднявшись с дивана, товарищ Кристалинская взяла певицу за руку и с улыбкой предложила:

— Пойдем, вокалом позанимаемся, — заговорщицким тоном добавила. — Я тебе такую историю расскажу!

— Нельзя такие вещи при третьих лицах говорить, — обиделся я. — Я теперь от любопытства не усну.

— Мальчикам такие истории слушать нельзя! — усилила Майя груз любопытства, и они покинули студию.

Оля на прощание не забыла обернуться и показать мне язык. Вредина!

— Затереть? — спросил Семен Степанович.

Пленки с Олиными попытками имеет ввиду.

— Конечно, — пожал я плечами. — В диапазоне от четырех до пяти часов, имею ввиду «через», приведу сюда Джона Леннона писаться.

— Интересно, — оценил предстоящую задачу звукач и ухмыльнулся. — У меня битломанов знакомых куча, от зависти изведутся.

— Карго-культ должен быть наказуем! — хохотнул я и посмотрел на часы. — Так-то успею, — поднялся с дивана и пошел в будку.