Самый лучший комсомолец. Том шестой [СИ]

Отмечать запись мы отправились в кофейню. Кофе-машина здесь американская, а зерна, понятное дело, из Африки, сорта «элитные». А других в СССР и не завозят, потому что наши люди достойны только лучшего! В зале привычно пусто, но через полтора часа закончится рабочий день, и сюда набегут швеи с фабрики игрушек — им кофейня особенно полюбилась, а эффект ко времени отбоя успеет выветриться, позволив спокойно уснуть перед новым рабочим днем.

Я сидел на мягком диване за установленным на металлические ножки столиком. Справа от меня, у окошка с видом на двор детского садика, где сейчас катаются с горок ребятишки — Виталина. Напротив — мистер Уилсон и сидящий у прохода дядя Семен. Через проход — Джон и Амаана, друг напротив друга и совсем не обращают на нас внимания.

— Ты правда хочешь поехать со мной⁈ — мастерски сымитировала удивление Амаана.

Леннон взял ее за руку и безапелляционно заявил:

— Я хочу прокатиться с тобой на оленях под северным сиянием!

— Как романтично, — поморщившись, шепнул посол.

— Поедете в тундру, мистер Уилсон? — хохотнул я.

— Увы, я и так сильно задержался на этом конце материка, — развел он руками. — Боюсь, повлиять на решение Джона не получится. Придется запросить ему нормальное сопровождение и, как у вас говорят, «содействие на местах».

— О «содействии» не беспокойтесь, мистер Уилсон — Амаана у нас звезда мирового масштаба, и мы ни в коем случае не допустим, чтобы с ней что-то случилось. Позаботимся и о Джоне, — утешил его я.

Посол отправился к расположенному на стене около стойки баристы телефону.

— Джон, там очень темно и холодно, — попыталась отговорить Леннона девушка. — Нет водопровода, туалета и электричества.

— Мне все равно! — горячо заверил ее Джон.

— Эх, любовь, — умилился я.

— Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним… — тихонько пропела Вилочка.

— И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю! — подхватил я.

— Хей-хей! — бодро вклинился вернувшийся мистер Уилсон. — Прошу меня простить, — он снял с вешалки пальто и начал одеваться. — Вынужден отбыть в Москву ближайшим рейсом. Вручаю мистера Леннона вашим заботливым рукам. До свидания.

— До свидания, мистер Уилсон, — поднявшись на ноги, я пожал протянутую руку. — Было весело.

— Было, — подтвердил он, пожимая руки остальным. — Мистер Леннон, желаю вам не замерзнуть до смерти в тундре.

— А? — вынырнув из карих глаз Амааны, Джон удивленно посмотрел на руку посла. — А, да! — пожал. — Всего доброго, мистер Уилсон. Надеюсь, мы больше не увидимся.

— Я тоже на это надеюсь, — не остался в долгу посол. — Мисс Заякина, моё почтение.

И мистер Уилсон нас покинул. Немного жаль — чисто по-человечески он мне нравится, хоть и вражина. Спустя еще пяток минут разговоров — Амаана успешно «уговорилась» взять Джона с собой — мы допили кофе, и я поднялся на ноги:

— Идем на телеконцерт.

Звездочка поехала с нами в РАФике, и по пути Леннон по ее настоянию записал список необходимого в поездке барахла, включая подарки — никакой «огненной воды», отец Амааны решительный ее противник. Пропустив Джона с девушкой вперед, в студию, я подкатил к Виталине:

— Он же «психонавт», значит срочно нужно организовывать аутентичного шамана, способного напоить Леннона отваром наших родных мухоморов и очень аккуратно «обработать» в нужную нам сторону.

Вилочка иронично на меня посмотрела с видом «а то без тебя никто не догадался».

— Ну и хорошо, — не обиделся я, и мы вошли в фойе, где усилились Олей.

Сдав куртки следом за Амааной и Ленноном и проводив взглядом отправившегося звонить куда следует дядю Семена, мы прошли в уже набитый массовкой зрительный зал, где за автографы Джона и звездочки купили возможность смотреть шоу из первого ряда. Я дал отмашку режиссеру, тот скомандовал «мотор», и под энергичную отбивку на сцену выкатились музыканты. Фронтмен-«монах» надел на себя балалайку и подошел к микрофону, толкнув подводку с характерным фольклорным выговором:

— Здравствуй, люд честной!

Мы ответили аплодисментами.

— Ох долгохонько в лесу я жил, даж с медведём дружбу завел. Поздоровайся с народом-то, мишка!

«Медведь» помахал нам лапой.

— А это вот — Никодим, — указал монах на клавишника. — Шарманщик наш, таланту невероятного, в городе музицировать учился. А в барабан стучать будет Ваня, — указал на ударника. — Долго на кадках да ведрах ремеслу учился, всех птиц лесных распугал.

Тот изобразил бодрую короткую дробь. Похлопали.

— Ну а я, стало быть, Феофан, — погладил фронтмен окладистую бороду. — Сидели мы как-то в избушке моей, на балалаечке играли, и придумали жанр новый, музыкальный — «драм» называется. Слово непривычное, небывалое, с иноземного как «барабан» переводится, что, стало быть, сущность передает. Музыка плясовая, но с умом! Быстрая, но мелодичная! Материалистическая, но богоугодная! А когда мы первый раз сыграть попробовали, так вся изба ходуном ходила! Покажу!