Самый лучший комсомолец. Том второй (СЛП-4)

Много такого, на самом деле — выделиться кричаще-колхозной (не как что-то плохое, просто иначе не назовешь) вывеской очень хочется.

— Директора и три ящика плановой продукции организуй нам, Вить. Туда вон, — указал на магазинчик Никита Сергеевич.

— Ящики с самого нижнего-дальнего ряда? — на всякий случай уточнил экономический КГБшник.

— Конечно, — одобрил Хрущев.

В магазин первым вошел дядя Герман. Из клиентов — покачивающийся, отсчитывающий мелочь мужичок, приобретающий лампочку. При виде Никиты Сергеевича и дяди Германовой корочки он резко протрезвел и сразу мощно оправдался:

— Грипп у меня, а лампочка в туалете сгорела. Не жену же беременную отправлять?

— Проверь, — попросил бывший генеральный дядю Вадима и с широкой улыбкой подкатил к одетой в серый рабочий халат и белый платочек худенькой симпатичной продавщице лет сорока на вид. — Товарищ, а кто тут у вас самый главный кооператор?

— Так Лев Рудольфович! — энергично потыкала она рукой в сторону подсобки. — Позвать? — вопрос прозвучал с надеждой.

— Зовите, — одобрил Никита Сергеевич. — Но если через десять секунда вас обоих не будет здесь, вам поможет товарищ Герман.

Смерив Германа взглядом, продавщица вопреки ожиданиям не убоялась, а порозовела щечками и побежала в подсобку.

— Видал какая? — потыкал локтем в живот Никита Сергеевич ликвидатора.

— Жена не одобрит, — отмазался тот.

Хрущев переключил внимание на меня:

— Лев Рудольфович! — и подмигнул так неприятно.

— Наш недооцененный гений Даниил Хармс с огромным теплом относился к своим друзьям-евреям, коих было великое множество, — начал я решать еврейский вопрос. — В моем классе три еврея и две еврейки — чудесные ребята, о своем «еврействе» даже и не подозревают, просто фамилии странные. Окружающие тоже о том, что в их классе евреи какие-то есть не думают — дружат как со всеми. Даже неловко, если честно — один я на «Рудольфовичей» и «Изей» реагирую.

Из подсобки, обильно потея плешью и потряхивая пышной рыжей бородой, выбрался совершенно не похожий на еврея почти двухметровый мужик в сопровождении продавщицы.

— Садись, — велел ему Никита Сергеевич.

Мужик сел на стул за прилавком, почти сровнявшись в росте с бывшим Генеральным.

— Товарищ, вы тоже не стойте, садитесь, — улыбнулся добрый дедушка Хрущев продавщице.

Та уселась на лавку — стульев больше не нашлось. Посмотрев в окно, я увидел, как к нам бежит (буквально) очкастый седой интеллигентного вида мужик «за пятьдесят» в рабочем халате. А на улице минус двадцать, между прочим! На изрядном отдалении от «бегуна» шли дядя Витя и тройка рабочих — у последних в руках по ящику, а ещё им разрешили одеться.

Мужик влетел в проход и вытянулся по струнке. Старательно отгоняя одышку, поприветствовал дорогого гостя:

— Здравствуйте, Никита Сергеевич.

— Имя? — невежливо спросил тот в ответ, демонстративно любуясь торшерами на полках — типа витрина.

— Зырянов, Тимофей Юрьевич, директор, — представился мужик.

— Родину продаем на кооперативной основе, гражданин Зырянов? — поинтересовался бывший Генеральный.

— Что вы имеете… — начал было тот оправдываться, но…

— Герман, — перебил его Никита Сергеевич.

Дядя пробил директору по дых, тот согнулся пополам.

— Поприседай! — подсказал товарищ Хрущев и весело подмигнул задумчивому Льву Рудольфовичу и резко побледневшей продавщице.

Не помогло, само собой — побледнела еще сильнее.

Пока директор пытался отдышаться, прибыли дядя Витя и его грузчики.

— Что тут у нас? — деловито подошел к ящикам Хрущев.

— Торшеры, — ткнул дядя Витя пальцем в первый. — Лампочки. Кипятильники.

— Каков ассортимент! — восхитился Никита Сергеевич и похвастался мне. — А я ведь помню, как документы на этот завод подписывал.

Задержанные граждане приуныли еще сильнее — получается предали доверие основателя. Грузчик постарше сориентировался первым, снял с головы кепку, скомкал и демонстративно кинул на пол:

— Каюсь, товарищ Хрущев!

— Каяться — это правильно, — одобрил Никита Сергеевич.

— И я тоже! — поддержал старшего самый младший — лет двадцати двух. — А в чем? — недоуменно посмотрел на директора и старшего товарища.

В схеме не задействован, получается.

— Не придуривается, — оценив честное лицо юности, вынес вердикт Хрущев. — А ты? — посмотрел на среднего.

— А я донос писал, — развел тот руками и хищно ощерился. — Вы Петровичу, — кивнул на старшего грузчика. — Хотя бы «условку» дайте, а то он за*бал в карты шулерить!

— Поощрите товарища путевкой в Кисловодск, — распорядился Хрущев.

— Всей семьей — четверо нас, Никита Сергеич, — застенчиво попросил сознательный гражданин.

— Запиши, Вадик, — одобрил тот. — Ты беги, сынок, — благожелательно кивнул младшему.

«Сынок» помялся с ноги на ногу, густо покраснел и попросил:

— Никита Сергеич, я на заочном учился, у математика бабу увел, а он не простил! — поднял полные надежды глаза. — Восстановите меня, пожалуйста, год оставался, не хочу в грузчиках до конца жизни ходить!

— Помогите молодому, Никита Сергеич, — поддержал «средний».

— Запиши, Вадик, — вновь попросил бывший Генеральный.