Самый лучший пионер: Том второй

С Китаем отношения починятся совсем скоро — сразу после показательной порки в Даманском конфликте. Грустно, конечно, что наши ребята там умирать будут, но потери один к двенадцати кого угодно убедят, что с СССР выгоднее дружить. Вот и придут на ковер китайские товарищи, договариваться. Я бы предупредил, но кому надо и так все знает. А еще посреди мясорубки Косыгин будет звонить в Пекин — узнать, они совсем там поехали, или как? — но китайский функционер пошлет его подальше, и начальству об этом не доложит. А чего ему, не его же друзья и родственники на границе подыхают по велению дол*оеба-Мао. Хорошо, что у китайцев с обучаемостью все нормально, и больше они так исполнять не станут. Ну и, разумеется, по телеку и в «Правде» я обо всем этом не прочитаю — не напишут, скорее всего.

В столовой меня встретила одетая в поварской колпак и белый халат улыбчивая, приятно-полненькая тетенька лет сорока (тоже поди не меньше, чем капитан), которая накормила борщом с пампушками и жаренной курочкой с пюре.

— Спасибо, было очень вкусно! — от души похвалил я ее, и мы с Агафьей Алексеевной пошли заниматься английским.

— Сережа, а сколько времени ты учишь английский? — заподозрила она неладное буквально через пятнадцать минут.

— Почти всю жизнь, — честно ответил я.

— Имеешь ввиду «начал сразу после аварии»? — додумала она за меня.

— Примерно, я еще месяц ребра сращивал и немецкий учил, боялся, что двоек нахватаю по нему — мама расстроится, — вздохнул я.

— Маму расстраивать нельзя, — проявила майор запаса женскую солидарность. — Просто поразительный прогресс — у тебя умения студента последнего курса ИнЯза.

— Говорю же — память хорошая! — светло улыбнулся ей я. — Меня и в ДК учительница все время хвалит, приятно!

— Ну молодец! — умилилась она, и мы продолжили читать Конан Дойля в оригинале.

Немного увлеклись, в процессе нам принесли чаю с ватрушками, поэтому даже не заметили, как пролетело несколько часов, и идиллию прервал не менее вежливый, чем у Агафьи Алексеевны, стук. Взглянув на висящие на стене советские часы, женщина ойкнула, грустно осмотрела хаотично заставленный всяким стол, вспомнила о воспитании и внутреннем стержне и взяла себя в руки.

Пантомима заняла всего несколько секунд, за которые я успел крикнуть «войдите!».

Дверь открылась, и вошел он — великий и ужасный, мифологизированный просто донельзя, одетый в неплохо сидящий на нем «Большевичкин» костюм и толстые очки, Юрий Владимирович Андропов.

Спокойствие и равновесие! Слабоумие и отвага! Врываемся!

— Ну привет, секретный дед! — весело помахал я ему с широченной улыбкой.

Ни жилки не дрогнуло на этой, если уж откровенно, не самой приятной (чисто физиологически) роже! А вот и «зеркалящая» мою, не менее широкая улыбка и идеальное попадание в тон:

— Здравствуй, загадочный внук! — переключил внимание на Агафью Анатольевну. — Спасибо, Агафья Анатольевна, мы дальше сами. Попросите, пожалуйста, Клавдию Ильиничну накрыть на стол через полчаса.

— Да, Юрий Владимирович, — отозвалась она, встала со стула и пошла к двери.

— Спасибо, Агафья Анатольевна, буду очень рад, если вы со мной еще позанимаетесь! — проявил вежливость и я.

— Конечно позанимаюсь, Сережа! — обернувшись, улыбнулась она и вышла, прикрыв за собой дверь.

Андропов, очевидно, с ее пути посторонился, чай не трамвай.

Я встал и пошел к нему:

— Рукопожатие? Японские взаимно-вежливые, лишенные подхалимажа поклоны? Или сразу родственные обнимашки? Но к ним я пока не совсем готов! — по пути продолжил продуцировать клоунаду.

— Начнем с рукопожатия, если ты не против, — с улыбкой протянул ладошку дед.

Рукопожатие мне понравилось — крепкое, «взрослое».

— Нормально! — оценил я. — На «ты», потому что родной дед у меня всего один, и будь он хоть трижды начальник КГБ, «тыкать» я ему буду. А еще — будешь деда Юра!

— Нормально! — отзеркалил он и это.

— Аппетит портить не будем, но тут не так много мест, пошли за стол! — потянул я его за стол.

Деда Юра артачиться не стал, и мы сели друг напротив друга. Я показал на уши, на потолок и вопросительно посмотрел на него.

— Здесь не пишется, но телефон прослушивают, — приоткрыл он завесу тайны со смешком в глазах.

А глаза-то какие! Специально же поди такие очки носит, чтобы казалось, что эти две льдинки просверливают тебя насквозь. Смотри на здоровье, мне скрывать нечего — вот он я, пионер Сережа, четырнадцати лет отроду, умер и воскрес, что твой Феникс, причем в новой, лучшей форме!

— Я всем говорю, что у меня хорошая память, но это не так — она у меня эйдетическая.

Дед кивнул — термин знаком:

— Я об этом догадывался.

— Меньшего я от тебя и не ожидал! — обрадовался я. — Так что очень прошу мне даже мельком ничего секретного не показывать и не рассказывать. Если до меня однажды доберутся враги, я, конечно, пытки вытерпеть как пионер-герой просто обязан, но могут же и напичкать чем-нибудь, правильно?

— Правильно, но разве у тебя есть такие враги? — с мягкой улыбкой спросил дед.

— Вроде нет, — пожал плечами я. — Но что знают двое — знает и свинья, так что это могут быть твои враги. Не всех ведь еще передушил?