Самый лучший пионер: Том второй

— А пустоту чем угодно наполнить можно — и я выбрал звуки, образы и тексты. Остатки забил любовью к Родине, маме и Соечке. Стараюсь быть хорошим человеком. А еще — хочу пользу приносить, как можно больше. А если не делать «хи-хи-хи» и не мимикрировать под образцового пионера — хер мне такую возможность дадут. Прояви понимание, агент Вилка — перед тобой мне притворяться не хочется, поэтому давай эту тему больше не поднимать, ладно?

Девушка задумчиво посмотрела на меня и кивнула:

— Хорошо.

— Отчет-то написала? — перевел я тему.

— А как же! — кивнула она.

Протянув руку, погладил ее по голове:

— Вилочка хорошая!

— Вилочка стучит на тебя в КГБ! — ехидно улыбнулась она.

— И правильно делает — на такого подозрительного пионера стучать нужно как можно больше, — покивал я. — Иначе как старшие товарищи узнают, что замышляю я только добро, а причиняю — справедливость?

Девушка засмеялась, а я приуныл — сука, а если она притворяется? Такая «подача» помощнее пары огнестрельных будет — мясо-то регенерирует, а у души с этим похуже.

— Любишь, значит, Сойку, а снюсь я? — перевела она тему, заметив мрачняк.

— Что поделать, биология, — отмахнулся я. — Человек — тварь слабая, ни когтей, ни зубов. Детеныши растут долго, а значит единственный способ выжить для древних людей — сбиваться в стаи, осваивать орудия труда и много-много трахаться со всеми подряд, чтобы детей было как можно больше. Эволюционный механизм, — развел здоровой рукой. — Сейчас нужды в этом нет, а воспитание частично купирует тягу к промискуитету, ибо разум человек тоже вырабатывал исключительно ради выживания, когда начал осознавать мир вокруг как строительный материал. Дальше — больше: появилось абстрактное мышление. Короче — разум борется с биологией, и у меня это неплохо получается, так что не переживай — кидаться не буду, агент Вилка.

— Мал еще кидаться, — фыркнула она.

— И это тоже, — не стал я спорить.

Припарковались.

— Люблю я «сталинский ампир», — любуясь колоннами, доверительно поведал я Вилке. — Офигенно эпично смотрится.

— Мне тоже нравится, — кивнула она.

— В США хорошо умеют в стилизацию и подчеркивание своей имперскости, не стесняясь слизывать архитектуру напрямую с Древнего Рима. А мы чем хуже?

— А мы — не империя, — ответила девушка.

— Ты так говоришь, будто «империя» — это что-то плохое, — отмахнулся я. — У нее разные формы бывают, и наша — вполне человечная. Да у нас «покоренные» народы лучше центра живут! Мы вот в Калининград ездили, немножко в окно на Прибалтику посмотрел — это же охереть просто!

— Там тоже по-разному живут, — заметила Вилка.

— Дай душой за русский народ немножко поболеть, — улыбнулся я ей. — И вообще — Москва — это Третий Рим, а четвертому не бывать. Как ни крути, а здесь, — указал пальцем на землю. — Древняя держава с многовековой историей и политической традицией. У нас просто выбора нет, кроме как создавать на границах «пояс безопасности». Как сверхдержава, мы имеем на это полное право. Право сильного — только оно в геополитическом процессе и учитывается. Могу — делаю, и насрать, что там кто по этому поводу думает. Не подумай, я мир завоевывать не собираюсь, — на всякий случай соврал я.

Завоевание же тоже разное бывает — игра «Цивилизация» нас этому хорошо учит, там можно культурно-экономической экспансией побеждать.

— Нашелся мне тоже малолетний Македонский, — стебанула меня Вилка.

Вошли в здание, подтвердили дежурному дедушке, что «назначено», посидели десять минут в приемной и попали в кабинет нынешнего мэра — просторный, с мягким кожаным диваном, пушистым ковром, вполне казенной прочей мебелью и портретами Ленина и деда Юры на стене.

— Здравствуйте, Виктор Васильевич, — поприветствовали мы почти седого, немного лысеющего мужика с приятным лицом — «приятности» способствовала гостеприимная улыбка.

— Здравствуй, Сережа, — крепкое рукопожатие. — Здравствуйте, Виталина Петровна, присаживайтесь.

Присели, и первый секретарь горкома продолжил источать дружелюбие — искреннее, надо полагать, а за что ему меня ненавидеть? Я же уникальный пионер, и все от меня до сих пор видели только пользу. Кроме тех, кто помер, разумеется.

— Наконец-то познакомились, а я уж думал встретимся только когда я тебе почетную грамоту буду вручать.

— А есть грамота? — обрадовался я.

— Зависит от того, зачем ты пришел, — подмигнул он и сочувственно спросил. — Как ты, Сережа? Болит?

— Тут болит, — поджав губы, приложил руку к сердцу я. Уставившись в пол, тихо сказал. — Леонид Ильич меня от пуль заслонил. Еще одна — и меня бы не стало. Очень дорого Родина за мою жизнь заплатила, Виктор Васильевич, а значит — нужно каждую минуту своего пребывания здесь отрабатывать, — подняв голову, посмотрел в Гришину в глаза. — В лепешку расшибусь, но отслужу!

Вилка очень уместно вздохнула и аккуратно погладила меня по голове.

— Зря ты так, Сережа, — мягко улыбнулся мэр. — Каждый мужчина Советского союза с радостью отдаст жизнь за ребенка. Это — правильно, ведь все, что мы делаем — ради будущих поколений.