Самый лучший пионер. Том второй

— За рукоприкладство в отношении больного сына вас мама наругает! — предупредил я.

— Что это сейчас было? — прошипел Судоплатов.

— А ликвидацию Троцкого правда вы готовили? — вежливо полюбопытствовал я.

— А ты откуда знаешь?

Потерял хватку в тюрьме-то — вон какая досада на лице от того, что нечаяно подтвердил.

— А у меня, дед Паш, память эйдетическая, она же — абсолютная. Представляете, сколько всего на протяжении жизни человек краем уха слышит и краем глаза видит? Обычно это оседает на периферии сознания, не осознается и выбрасывается за ненадобностью. А я за одну поездку в метро от одних только осторожных шепотков получаю столько же информации, сколько три-четыре десятка ваших сексотов за месяц оперативной работы.

— Например? — он сменил позу.

Болит спина у деда.

— Может вам на скамейку прилечь, дед Паш? Я понимаю, что вам, как мужику и генералу на больную спину отвлекаться стыдно, но передо мной-то чего? Я вам и так все расскажу, у меня от родного КГБ секретов нет, и давить на меня не надо — неконструктивно. Да, я — очень наглый! — купировал следующий упрек.

Дед Паша хмыкнул и последовал дельному совету. Теперь на табуретке оказался я.

— Так что там в метро говорят?

— О Шелепинцах говорят, о Семичастном — как мол так, группировка хоть и опальная, но все еще влиятельная. А о них ни слуху, ни духу.

— Послал бог внучка, — совершенно по-человечески вздохнул Судоплатов.

— Не расскажете, значит, — вздохнул я.

— А оно тебе надо?

Подумав, махнул рукой:

— Нафиг, меньше знаешь — крепче спишь, а любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

— При невестке моей не ляпни! — гоготнул дед. — Ей в школе доставалось.

— Не буду, — пообещал я. — Но мне нужно знать, с кем из Политбюро мы дружим, а с кем лучше стараться не сталкиваться.

— Не правильно! — погрозил он мне пальцем. — Как гражданин Советского Союза, всех членов высшего государственного ордена ты должен уважать!

— А я так и делаю. Но если глубоко уважаемый мной абстрактный член Политбюро начнет меня «душить», я буду сопротивляться.

— Не задавайся, — осадил меня дед. — Мал еще, чтобы члены Политбюро на тебя внимание обращали!

— Уже обратили, — вздохнул я. — Я вот Фирюбину, земля ему пухом, анекдоты рассказывал, а он раз — и умер. Я потом Юрию Владимировичу пообещал высшим государственным деятелям анекдотов больше не рассказывать, а тут Екатерина Алексеевна говорит, что Леонид Ильич, земля ему пухом, анекдоты ценит, я и не удержался, — горько вздохнул. — Надо было держать слово.

— Анекдоты тут точно не причем, Сережа, — мягко утешил меня дед.

Повелся!!!

— В мире хватает бешеных собак, и никогда не угадаешь, в какой момент они начнут кусаться.

— А еще я не верю, что у*бок-Ильин в меня стрелял — он тупо не мог узнать, что я с Леонидом Ильичом в кортеже поеду, банально потому, что об этом даже мы с Леонидом Ильичом не знали — он просто захотел еще анекдотов послушать.

— Верно, — подтвердил Судоплатов. — Целью был Леонид Ильич, а тебе просто не повезло.

— Значит точно псих, — облегченно вздохнул я. — Кто в здравом уме в генсека стрелять будет? Да нас с детства учат, что теракты — это, во-первых, бесполезно, а во-вторых — чревато жертвами среди невинных людей.

— Не вини себя, Сережа, — кивнул дед. — А теперь слушай, как мы дальше будем жить. Виталина у нас служит, младший лейтенант и мой личный порученец. Ей доверять можешь как мне. Память у нее похуже, но, если нужно что-то передать наверх, а меня рядом не будет, говори ей, она доведёт. Еще она тебя охранять будет, это в дополнение к «наружке», которую ты без спецподготовки не заметишь.

— Звучит как вызов! — потер я руки.

— Если получится — с меня пирожное! — улыбнулся дед, которому, похоже, рассказали, что я спорю исключительно на сладости. — А им — выговор, за то что пионер «спалил». Фамилию тебе придется поменять на нашу — так нужно, и твой родной дед это одобрил.

— Родной дед в могиле лежит, — не повелся я.

— А у нас спецотдел есть, спиритологией занимается, — не смутился Судоплатов.

— Сменим, — пожал я здоровым плечом. — Фамилия у вас прикольная, звучная и для врагов Родины страшная. Но Ткачёва оставлю творческим псевдонимом. Говоря буржуйскими понятиями, это — уже раскрученная торговая марка. А еще маме будет приятно, даром что скоро тоже будет Судоплатова.

— Так и планировали, — кивнул он. — Ты к родному отцу как относишься?

— Примерно как теленок к быку-осеменителю.

— Погиб он.

— Любого человека жалко, но такая потеря меня мало волнует, — ответил я. — Давно?

— Двадцать первого января, вечером, — ответил дед. — В пьяной драке голову проломили.

Время, стоп! Разумизм, настало твое время!