Самый лучший учебник журналистики. Кисло-сладкая книга о деньгах, тщеславии и президенте

И вот спецслужбы начинают штурм здания. Через некоторое время канал НТВ показывает новости, в которых идет картинка. Узнав об этом, президент Владимир Путин, как рассказывают, пришел в бешенство. Для него, бывшего офицера спецслужб, факт показа подобной картинки был чистым предательством, ибо он полагал, что террористы видят, что происходит и соответственно реагируют.

Последствия этого показа для НТВ были печальными. Президент и так был в остром конфликте с хозяином канала, его раздражали свободные репортажи в новостях и острые дискуссии в ток-шоу. Показ штурма стал последней каплей – канал был разгромлен, его менеджмент был сменен, а хозяин канала, в конце концов, уехал из России.

Возможно, президент был бы и прав, если бы не одно обстоятельство: телеканал в новостях показывал не прямую картинку, а запись, которая была отснята ранее. Поэтому террористы никак не могли воспользоваться этой информацией. Президенту это объясняли, но он не захотел слушать. И все произошло, как произошло.

Чем поучительна эта история?

Во-первых, тем, что я писал ранее: настоящая журналистика – социальный фактор, и вы можете пострадать за свои действия, потеряв работу. И вам никто не поможет, даже суд, особенно если вы живете в стране с авторитарной властью.

Кстати, замечу, что коллектив НТВ, естественно, разбрелся по другим каналам, но карьера успешно, на мой взгляд, впоследствии ни у кого не сложилась. И совсем не потому, что эти журналисты потеряли талант. Просто они попали в коллективы с другим стилем и нравами. И там не было такого ощущения полета и свободы, которое было на канале НТВ.

Во-вторых, эта история поучительна тем, что, например, лично я не могу однозначно ответить на вопрос – правильно ли показывать в прямом эфире подобные происшествия.

С одной стороны, журналист обязан информировать граждан о происходящем – это его долг.

С другой стороны, террористы видят вашу трансляцию и обязательно используют ее в своих целях. Но если они видят вашу картинку и корректируют свой огонь, вследствие чего может погибнуть солдат из команды штурма, то готовы ли вы взять на себя часть вины за его гибель. Или вы будете прикрываться криками о журналистском долге?

Второй пример, он для меня еще важнее, потому что я был его участником.

Итак, заложники сидели в зале, и у многих из них были мобильные телефоны. Они тайно звонили из зала своим родным, что придавало ситуации еще большую трагичность. Среди заложников оказалась одна из сотрудниц «Эха Москвы», которая отправилась посмотреть этот популярное шоу. Она регулярно звонила нам, описывая ситуацию. И вдруг, вновь позвонив, она сообщила, что один из террористов хочет, чтобы мы вывели его в прямой эфир.

В этот момент в студии находились мы с моим коллегой Сергеем Бунтманом.

Вначале мы подумали сымитировать прямой эфир, но поняли, что это не получится – террористы явно слушали нашу станцию. Поразмыслив, мы решили, что этому террористу эфир нужно все-таки дать, и вот почему. Мы знали, что к террористам ходили разные известные в стране люди и просили освободить хотя бы детей. Но дело шло с трудом, поэтому мы обосновали необходимость прямого эфира тем, что возможно удастся узнать, что необходимо заложникам. Например, нужна ли им вода или какие-нибудь медикаменты.

Мы начали эфир, но решили, одновременно, тянуть время, потому что наш главный редактор Алексей Венедиктов стал звонить в Кремль и просить, чтобы нам дали специалиста, который подскажет, как вести подобную беседу. Но в Кремле то ли не поняли важность момента, то ли им было не до нас, но специалиста так и не дали.

Итак, разговор начался. Мы объяснили террористу, что он в прямом эфире и что мы просим, чтобы он отпустил детей. Он отказался и стал перечислять свои требования. Ясно, что вывести федеральные войска из Чечни, как он требовал, мы не могли, поэтому в разговоре делали акцент на детях. Мы говорили, что он должен их пожалеть, а он отвечал, что от рук федеральных войск погибло много чеченских детей. Мы говорили, что его сейчас слышат миллионы людей и он должен проявить гуманность, а он спрашивал, где была гуманность этих миллионов, когда Чечню бомбили?

Естественно, разговор закончился ничем.

Потом был штурм, и террористов убили.

Я несколько дней после этого ходил с самоощущением героя. Говорить с главным террористом – это журналистская удача, что ни говори. Более того, мы пытались освободить заложников – разве это не благородно? Да, у нас ничего не вышло, но мы вписали свои имена в историю – не каждому в наше время выпадает стать участником столь значимых событий.

Так я думал в тот момент.

И лишь потом я осознал, что, возможно, ошибался. Теперь мне кажется, что мы совершили сразу несколько ошибок, главная из которых в том, что журналист должен был быть журналистом, а не вершителем судеб.

Да, мы разговаривали с главарем террористов.

Но позвольте спросить, а готовы ли мы были к этому разговору?