Делать Рохле целыми днями было особо нечего, разве что купить кое-что в супермаркете «Делез», кое-что в «Гран-Базаре», рису, консервированного тунца, макарон, яблок для укрепления зубов, зеленых овощей и апельсиновой фанты. Он слонялся по своему кварталу, посматривал исподтишка на девушек и, сам того почти не замечая, шел вниз по Альзембергскому шоссе до кафе «Глоб», где ждал трамвая, ссутулившись под навесом из плексигласа. Дождавшись и сев, он смотрел, как проплывают мимо нарядные дома на авеню Брюгман, дома попроще на шоссе Шарлеруа, роскошные витрины на авеню Луизы, а потом, миновав серую громаду Дворца правосудия, трамвай катил прямиком к Северному району, конечной остановке и постыдному пункту назначения Рохли.
Север
Невзирая на большую работу по осуществлению плана «Манхэттен», в результате которой в столице была ликвидирована большая часть злачных мест, кое-где еще уцелели определенного рода улочки, витрины и заведения, стойко сопротивлявшиеся остракизму властей. Рохля знал дорогу: сойти у Ботанического сада и дальше пешком по бульвару в сторону собора, свернуть направо у отеля для японских туристов, потом под мост, где пахло мочой, и выйдешь прямо на улицу Аарсхот.
В трамвае у Рохли бешено колотилось сердце и пересыхало в горле, он собирался с духом, твердя себе снова и снова «ну и что, ну и плевать, уж сегодня-то я зайду, чем я хуже других, черт возьми, это не запрещено, все ходят, что такого…» Заранее припасенные пять монеток по одному евро лежали у него в переднем кармане, а три бумажки по пять «на всякий случай» — в заднем. Однако, несмотря на весь этот аутотренинг, на заготовленные монетки с бумажками и на свое огромное желание, Рохля так ни разу и не осмелился толкнуть дверь одного из двух тамошних пип-шоу; он лишь проходил мимо, раз, другой, третий, кляня себя на чем свет стоит при каждом обломе, и в результате был вынужден махнуть рукой. Уже без всякой надежды он прохаживался по другой стороне улицы, ближе к вокзалу, украдкой поглядывая на витрины напротив, где девицы в одних бюстгальтерах делали призывные знаки прохожим. Потом он садился в трамвай, было это обычно под вечер, и возвращавшиеся из школы подростки толкали его в давке, громко гомоня; он ехал прямо домой, ужинал рисом с тунцом, заедал яблоком для укрепления зубов, запивал апельсиновой фантой, по-быстрому дрочил перед экраном компьютера и заваливался на боковую, чувствуя, как тоска величиной с баобаб пускает корни где-то в животе.
«Пьеро-Круасан»
На Альзембергском шоссе, в пяти минутах от унылого жилища Рохли, было место, представлявшее собой, в его понимании, совершенный образчик земного рая: закусочная сети «Пьеро-Круасан». Каждое утро между девятью и десятью, приняв душ, причесавшись и приободрившись от вида своего актерского лица в зеркале над раковиной, он шел туда съесть комплексный завтрак (кофе — фламандская сдоба — апельсиновый сок), поданный Хмурой Девушкой. Рохля испытывал к Хмурой Девушке чувство более сложное, нежели просто незамысловатое желание, которое он ощущал от своих журналов, DVD и картинок на телеэкране, это чувство он сам затруднялся определить, разве что мог сравнить с ожогом за грудиной или сужением трахеи, это чувство могло наполнить его безмерной радостью или повергнуть в бездну отчаяния, в общем, это чувство по многим параметрам походило на то, что в представлении Рохли называлось любовью.
Да, Рохля был влюблен в Хмурую Девушку уже не первый месяц и каждое утро, кроме выходных, заказывал ей завтрак за два евро пятьдесят, густо краснея при этом. Затем, заняв стратегически выгодно расположенный столик, Рохля пялил глаза на милое лицо Хмурой Девушки, на ее милые руки и милые грудки, которые оттопыривали, «просто прелесть, как» (dixit Рохля), форменную майку «Пьеро-Круасана». Разумеется, для Хмурой Девушки не были тайной Рохлины маневры, она с первого раза приметила этого парня, всегда в одиночестве, недурного из себя, но со странными глазами ездовой собаки, который пялился на нее исподтишка, но не заговаривал. Вообще-то она привыкла, что на нее пялились, пусть себе, иногда ей было даже приятно, но когда один и тот же парень каждое утро — это уже доставало. К тому же она догадывалась, что у парня не все дома, у девушек чутье на такие вещи, они прямо-таки видят эту самую пантеру, злобно мечущуюся из угла в угол, и предостережение: не подходить близко. И чем дольше Рохля ходил в закусочную, тем больше сердилась Хмурая Девушка, и, непостижимо, но тем сильнее Рохля ее любил.
Случай в супермаркете