Самый одинокий человек

Он тормознул машину – водитель согласился подвезти его до реки, а потом сказал: «Гляди веселей, парень, ты будто с похорон едешь». Эллис ответил, что в самом деле едет с похорон и что хоронили его мать. «Господи Исусе», – воскликнул шофер и больше ничего не говорил. Довез его до шлюза в Иффли и сунул пятерку. Эллис спросил, зачем это, и водитель ответил: «Не знаю, бери и все».

Эллис перешел реку и пошел по бечевой тропе к купальням Лонг-Бриджес – их с Майклом любимому месту. Деревья уже сбросили осенний наряд, и должно было похолодать, но теплый не по сезону ветерок следовал за Эллисом до самого моста Доннингтон, собирая гусей и сбивая их в стаю для отлета.

У купален не было ни души. Эллис сел у ступенек, ведущих в воду. Крики уток, гудки поезда, плеск весел по воде: жизнь продолжалась. Эллис стал думать о том, когда опять станет жарко. Через час Майкл окликнул его с моста и помчался к нему. Когда Майкл приблизился, Эллис спросил:

– Как мы теперь будем жить – без нее?

– Мы будем держаться и не сдадимся, – ответил Майкл. Он встал на колени рядом с Эллисом и поцеловал его. Это был их первый поцелуй. Что-то хорошее среди ужасного дня.

Они сидели молча, не говоря ни о смерти, ни о поцелуе, ни о том, как теперь изменится их жизнь. Они глядели на быстролетные оттенки солнечного света, и густые тени подслушивали их скорбь, а живая птичья песня постепенно затихала, превращаясь в невообразимую тишину.

Эллис сам не знал, что подтолкнуло его посмотреть наверх, но он поднял взгляд и увидел отца, который следил за ними с моста. Эллис понятия не имел, как давно отец там стоял, но в животе завязался узел страха. Конечно, отец не видел их поцелуя, но они сидели недвусмысленно близко друг к другу. Колено к колену, рука к руке, пальцы сплетены – невидимо для зрителей, во всяком случае, так казалось Эллису. Отец, не двигаясь с места, крикнул:

– Давай, пошли!

Когда мальчики приблизились, он, не глядя, повернулся и зашагал прочь.

Отец вел машину плохо – проскакивал передачи, резко тормозил. Удивительно, что он никого не сбил по дороге. Он высадил Майкла у лавки, но, когда Эллис тоже хотел вылезти, отец сказал:

– Нет, сегодня ты туда не пойдешь. Сиди.

Они ехали домой в мрачной тишине. У Эллиса все сильнее болел живот. Ему казалось, что, оставшись на попечении этого человека, он брошен на произвол судьбы. Человека, который его вообще не знает. Человека, у которого только что заглох мотор прямо на перекрестке, ему со всех сторон гудели, а он сгорбился над рулем и только повторял: «Сука, сука, сука…» Эллис открыл дверь машины и вышел.

Он бесцельно бродил до темноты. Купил себе жареной картошки и съел ее на улице, привалившись спиной к стене, – мама была бы в ужасе. Домой он вернулся лишь тогда, когда, по его расчетам, отец наверняка уже вырубился – на кровати или на полу.

Когда Эллис вошел, света в прихожей не было. Он тихо поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, и тут загремел голос, заставив отпрянуть в темноту передней комнаты.

– Сюда, – сказал отец, включая лампу.

Он встал с дивана, и пластиковый чехол затрещал искрами. В руке у отца был один из Эллисовых альбомов.

– Ты совсем в тряпку превратился, – сказал отец, перелистывая страницы. – Смотри, какой ты тряпкой стал.

Он швырнул альбом через комнату. Страницы раскрылись на портрете Майкла.

Отец сказал:

– Слушай меня. То, что ты хочешь делать, и то, что ты сделаешь, – разные вещи. Доучишься следующий год и уйдешь из школы.

– Нет, – сказал Эллис.

– Я записал тебя подмастерьем на автомобильный завод.

– Но мама говорила…

– Ее тут нет.

– Дай мне доучиться до восемнадцати. Пожалуйста.

– Встань в защитную стойку.

– До восемнадцати. После этого я сделаю все, что ты скажешь.

– Встань. В. Защитную. Стойку. Как. Я. Тебя. Учил.

Эллис неохотно поднял перед собой сжатые кулаки. Он смотрел, как отец подбирает рабочие ботинки и надевает их на руки. Тяжелые кожаные подошвы смотрели вперед, на Эллиса.

– А теперь бей, – сказал отец.

– Что?

– Бей мои руки.

– Нет.

– Я сказал, сука, бей мои руки. Бей. Я сказал, сука, бей!

И Эллис ударил.

Он едва мог держать телефонную трубку, с чудовищным трудом набрал номер. Но через полчаса у дверей стояла Мейбл – из-под пальто выбивался подол ночной рубашки. Эллис запомнил, как она вошла в дом и велела Леонарду Джадду отойти от нее и не говорить с ней, пока она не остыла. Она поднялась наверх вместе с Эллисом и сложила в сумку его учебники и кое-какую одежду. Посадила его в фургон и поехала обратно к лавке.

Остановившись на светофоре, она сказала:

– Эллис, ты не торопись.

– Мама хотела, чтобы я стал художником.

– Для этого не обязательно рисовать на холсте. Я знала одного кузовщика, жестянщика, так он работал с машинами – словно скульптор по мрамору. Примирись с этим, мальчик. Примирись.

Они остановились у лавки. Слабый свет с кухни проникал через занавеску.

– Пока я здесь, у тебя всегда будет дом, – сказала Мейбл. – Ты ведь это знаешь, правда? Вот твой ключ. Я оставлю его на крючке в кухне. Возьмешь, когда будешь готов.

– Спасибо, Мейбл.