Самый опасный человек

— В таком случае требую охрану.

— Нецелесообразно. Идите уже.

— Не пойду.

— А вот сейчас не понял.

— Тут такое дело… — Подполковник осилил залпом стакан воды и деловито пустил слезу.

В общем, сдал все и всех: явки, пароли, задание, инструкции. И даже того орла, что так лихо меньше месяца назад его охомутал. Чернокожего владельца бара на окраине города. Резидента разведки ЮАР ко всему прочему. Как выяснилось чуть позже.

Такие вот дела.

А жизнь меж тем продолжалась. Якобы замполит вскоре отбыл в Союз, а фальшивый старлей на всякий случай остался. И опять превратился в тихого, крепко побитого жизнью неудачника. В часть вместо убывших офицеров вскоре прибыли новый командир, замполит и уполномоченный особого отдела. Достаточно вменяемые, на первый взгляд, мужики. Со временем, правда, выяснилось, что первое впечатление часто бывает обманчивым.

Сам Большаков, к собственному удивлению, за всю эту канитель был удостоен высокой правительственной награды: Почетной грамоты ЦК ВЛКСМ, чему совершенно не обрадовался. Впрочем, и не расстроился.

Буквально через месяц он достаточно грамотно поучаствовал в подавлении антиправительственного бунта. Въехал белым днем в штаб-квартиру вооруженных до зубов, готовых к бойне заговорщиков (старшие по званию и должности по странной случайности именно в этот момент все до единого оказались предельно загружены по службе). Душевно побеседовал с главным мятежником — командующим сухопутными войсками республики. В результате генерал нравственно переродился, осознал все до единой ошибки и вернулся под знамена гаранта конституции и собственного тестя по совместительству. Что совершенно не помешало тому буквально месяц спустя подвергнуть зятька строгой, но справедливой критике. В смысле, скормить крокодилам.

Описанная выше история со зверскими убийствами, стрельбой, ночными рейдами боевых пловцов и прочим в несколько подкорректированном виде вскоре разошлась среди проходивших службу в регионе советских воинов. И тогда впервые при упоминании фамилии Большаков прозвучало «тот самый». Впоследствии это происходило все чаще и чаще, пока не стало чем-то вроде титула.

Пулевое ранение в голову с последующей контузией бесследно для Никитина не прошло. Излечившись, он вдруг пожелал стать офицером, хотя раньше от этой чести всячески уклонялся. Через некоторое время получил по одной-единственной звездочке на погоны и в конце века закончил службу аж полковником.

Николай больше никогда не пересекался по службе с тем самым фальшивым замполитом, но на всю жизнь сохранил уважение к человеку, который умел принимать решения. И не боялся нести за них ответственность. Побольше бы таких было на всех фронтах, глядишь, и империю не просрали бы.

Да, едва не забыл. Меньше чем через год шикарный «Ориент», предмет нешуточной гордости Николая, встал. Навсегда.

Часть третья. Встреча вторая

Март 1979 года, Вьетнам.

«Ах, какое знойное лето стояло в… году в Андалусии», — обожают при случае ввернуть в разговор истинные знатоки, трепетно дегустируя при этом самый натуральный, приобретенный в супермаркете за двести пятьдесят рэ шмурдяк с пестрой этикеткой. Именно поэтому, дескать, виноград на южном склоне той самой горы, понимаете, о чем это я, созрел чуть раньше срока, и винцо получилось самую малость сладковатым. А вовсе не вследствие того, что в чан с подтухшим виноматериалом вбухали лишних три мешка сахара и какой-то еще химии, чтобы хоть как-то перебить мерзкий изначальный вкус. «Чувствуете солнце на кончике языка?» — и при этом обязательно причмокивают губами и закатывают под лобную кость глаза.

К чему это я? Да просто так, к слову.

Зима одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года на севере Вьетнама получилась привычно омерзительной: дождь, грязь, ветер. И ничем таким бы не запомнилась, если бы не одно маленькое, но крайне паскудное «но». Именно тогда, в феврале семьдесят девятого, Китай вдруг счел себя выдающимся педагогом и вознамерился преподать Вьетнаму урок. И попер, Песталоцци хренов, как пьяный в Третьяковку.

Советский Союз в том конфликте помощь братскому тогда еще Вьетнаму, сами понимаете, не оказывал. Ну, ничем абсолютно.

Глава восемнадцатая

Гребаный дождь, долбаный ветер! Подняв воротник куртки и нахлобучив поглубже кепку, он легкой рысью, огибая лужи, пересек плац. Миновал плотно прилегавшие друг к дружке достаточно убогого вида, похожие как близнецы двухэтажные казенного вида здания и приблизился к находившемуся на отшибе одноэтажному, еще более убогому на вид. Никого по пути не встретив, что не удивляло. Войсковая часть вьетнамской армии несколько дней назад почти в полном составе убыла на кампучийскую границу. Соседи что-то уж больно засуетились.

Вошел вовнутрь и спустился на два пролета ниже в подвал. Толкнул дверь и вошел в допросную. Повесил промокшую куртку с кепкой на гвоздь и расположился за столом.

— Об успехах даже не спрашиваю.

— Глухо, как в танке, командир, — усмехнулся старлей Никитин. — Товарищ ни в зуб ногой по-русски, а с китайским — проблемы уже у нас.