Самый первый Змей

Но всякая идиллия кончается. Однажды прискакал верхом на кузнечике принц эльфов и принялся Змея воевать, чтоб он чужих невест не воровал. Змей для почета лапой поотмахивался, а потом отдал Дюймовочку.

С тех пор считается, что эльфы драконов побеждают. Вот такая лыгенда пошла по миру. А кого они, эльфы эти, победить могут, окромя мухи? У них и не шпаги, а страм один. Но про то только Змей знает. А он скромный, болтать не любит.

Змей поёт

Накатывает иной раз на Змея грусть-кручина. Настоящая русская тоска порой на него нападает. Сидит он тогда в самом темном углу леса, головы ниже плечей повесив и изредка чёрным огнём плюётся. И мысли ему в голову лезут тяжелые, неудобные.

Думает тогда Змей, что остался он один-одинешинек на белом свете и уже лет двести как не видел никакого другого дракона, тем более, драконихи. Думает, что перевелись на земле добры молодцы да красны девицы. Не с кем теперь биться-рататься, не с кем лясы на завалинке точить. Думает, что вместо красивых и гордых лошадей у людей теперь гремячие и вонючие железные машины. Думает, что уже и не полетаешь свободно по небу, потому как эти, ну как их, вот недавно только помнил… а! самолёты и вертолёты кругом.

И где сейчас его милые детушки, неизвестно. И на тыщу километров вокруг всего только одна баба-Яга живет, и та всё больше антибиотиками пользует. Ай-фон себе завела к тому же.

Эх, тошно Змею!

А не завести ли песню, грустную да протяжную? И запевает Змей, про то, как "Исполать тебе, детинушка, что умел воровать, умел ответ держать" и дальше жалостное, как "я за то тебя, детинушка, пожалую". И катятся крупные, с куриное яйцо, слёзы из его не по-змеиному добрых глаз. А потом ему легчает. Снова небушко радует синее да солнышко красное. Снова жизнь мила.

Вот что песня хорошая делает. Пойте, робяты, чаще и громче.

Змей и сказочники

Змей очень любил сказки. И… не любил их. А все потому, что в сказках змеев убивают. Их сначала вбивают в землю по самые плечи, а потом молодецким ударом все голову долой. Или выкапывают яму, ложатся в неё, а там снизу мягкое брюхо вспарывают.

И перед этой несправедливостью меркла вся любовь Змея к Иванам-Царевичам, Василисам Премудрым, Марьям Моревнам и Сивкам-Буркам. "Да что ж это такое! – думал Змей – Ну почему так устроены люди, что им обязательно кого-то убить надо. Ну, ещё Кащея ладно. Вредный старикашка, жадный. А Бабу-Ягу то за что? Самая распрекрасная старуха в мире. Знающая, всегда есть поболтать о чем. А какие она грибочки солит и морошку какую мочит!"

В общем решил Змей найти сказочника какого и расспросить по-хорошему, в чём дело. Обернулся добрым молодцем и пошел по белу свету бродить. Семь пар железных башмаков истоптал. Семь пар железных колобков изглодал, наконец нашел сказочника. Познакомился с ним, представился иноземным студентом, пару раз кофию выпил со сдобными булочками, в общем, заделался приятелем. И вот гуляют они как-то вдоль серого моря и Змей сказочника спрашивает на чистом нерусском языке:

– Скажите мне, милый друг, отчего в народных сказках дракон всегда олицетворяет зло? Ну нельзя же, в самом деле, сердится на хищника за то, что он ест мясо? Вот, например, лев или медведь. Они в сказках частенько добрыми бывают. Или чудовище – оно всегда оказывается заколдованным принцем. И потом, что такого неприятного в любви драконов к сокровищам? На мой взгляд, это, напротив, свидетельствует о тонкой душе, ценящей прекрасные вечные ценности.

– Не знаю, что Вам и ответить, – говорит задумчиво сказочник. – Возможно, дело просто-напросто в том, что люди издревле боялись ящериц и змей. Уж больно взгляд у них неприятный.

– А написали бы Вы сказку о хорошем драконе. НУ, бог сним, пусть бы даже о заколдованном принце? – Гнет свою линию Змей.

– Видете ли, милый друг, меня драконы мало интересуют. Мне все больше люди любопытны – отвечал Ганс Христиан Андерсен (а это был именно он)и показал пожатием плеча, что его эта тема не очень-то и волнует.

Так Змей ни с чем и остался. Правда, он нашел сказочника, которому драконы не интересны, и пристрастился его сказки читать. Только были те сказки, в основном, грустные, и немало слёз над ними Змей пролил. А у них, у змеев, души тонкие и ранимые.

Явь и сон

Задремал как-то Змей в душистом июльском лесу, весь день проспал, а проснулся только к вечеру. И вспомнил: снился ему сон дивный, прекрасный, а про что – не помнит, забыл.

Стал Змей усиленно головы напрягать и задумываться, а вспомнить все одно не может. Начал тогда по лесу бродить и все сказки, которые знает, вспоминать – не про них ли сон был. Может, думает, приснилось мне, что я пышный колобок и гуляю по свету с песней? Нет, не то. Может, я напился из копытца и стал козленочком? Не подходит. Может, я забрался в дом к медведям и залез в Мишуткину кровать? Эх, где б была та кровать, даже если бы я в нее каким-то чудом залезть умудрился. Не то я был Иваном-царевичем и пустил каленую стрелу в болото? С лягушкой целоваться противно, не сон, а погань какая-то получается. И тут вспомнил Змей.