Самый счастливый день

Заседание школьного комитета ведёт Маслов. Секретарь, десятиклассник Матвеев болеет, а Маслов, конечно же, его заместитель. Мне кажется, скоро этот человек займёт кабинет директора и, расхаживая по паркету, как Наполеон, будет вопрошать: «Ну, как наши дела, Николай Николаевич?»

Гончарова тоже член школьного комитета. Кроме них, несколько десятиклассников, я знаю их только в лицо, и робкая восьмиклассница, теребившая всё заседанье косичку и робко глядевшая на «старших товарищей».

Маслов сразу взял быка за рога.

— Мы очень рады, что на нашем заседании присутствует учитель литературы Николай Николаевич. Мы не хотим зря расходовать его время, поэтому сразу приступаем к вопросу, в котором он мог бы помочь.

— Одну минуточку, — сказал я. — Ты, конечно, имеешь в виду вопрос с Арсеньевой?

— Не только, Николай Николаевич. Члены комитета считают, что этот вопрос очень важен. Он имеет отношение не только к Арсеньевой. Арсеньева всего лишь один пример.

— Какой вопрос? — спросил белобрысый десятиклассник.

Маслов повернулся к нему с серьёзным озабоченным видом.

— Ты, Мотылёв, не знаешь, потому что отсутствовал на прошлом заседании.

— Я тоже не знаю, — сказал другой десятиклассник, чернявый.

— Как не знаешь? Мы говорили! Об антирелигиозной пропаганде!

— А… — произнёс чернявый.

Маслов обратился ко мне:

— Вопрос гораздо шире, Николай Николаевич. В последнее время стали замечаться нежелательные явления. В восьмом «Б», например, Кулакова носит крестик.

— Она не комсомолка, — пискнула восьмиклассница.

— Потому и не комсомолка! — отрезал Маслов. — С крестиками в комсомол не принимаем. Так что дело не в одной Арсеньевой. Дело в целом явлении!

— А где же Арсеньева? — спросил я.

— Она не пришла, заболела. Мы этого ожидали. Но, я повторяю, дело не только в ней. Вопрос стоит широко.

— Всё это очень абстрактно, — сказал я. — Что касается Арсеньевой, то в церкви она оказалась случайно.

— Как это случайно? — спросила Гончарова.

— Провожала старушку, знакомую бабушки.

— Так мы и поверили! — сказала Гончарова.

— Я, например, поверил, Наташа.

— Это потому, Николай Николаевич, что вы плохо её знаете. А мы учимся вместе. Арсеньева держится особняком, она чужак в нашем классе. Я не удивлюсь, если узнаю, что она каждый вечер молится! Смотрите, она опять не пришла! Ей просто наплевать! Сколько так может продолжаться?

— Это какая Арсеньева? — спросил белобрысый.

— Вот видите! — воскликнула Гончарова. — Её никто не знает, она не была ни на одном собрании! Зачем нам такие комсомолки?

— Подожди, Гончарова, — солидно сказал Маслов. — Дело не только в Арсеньевой. Я уже говорил.

— А чего она на собрания не ходит? — спросил чернявый.

— Потому что антиобщественный человек, индивидуалистка!

Дверь приоткрылась, в неё сунулась голова Камскова.

— Можно поприсутствовать?

— А, Камсков, заходи, — сказал белобрысый.

— Здесь комитет, — сухо произнёс Маслов.

— Но не закрытый, — возразил белобрысый. — Камсков с вами учится? Знает Арсеньеву?

— Прекрасно знаю, — сказал Камсков и сел в отдалении на стул.

— Какое у тебя о ней мнение?

— Хорошее.

— Хм… а ты знаешь, что она ходит в церковь?

— Ну и что?

— Как что? — белобрысый поглядел на Маслова. — У тебя заседание не подготовлено. Люди разное говорят.

— Во всём классе он один защищает, — вмешалась Гончарова.

Камсков усмехнулся.

— Слабых надо защищать, Гончарова.

— Нашёл слабую!

— Попрошу внимания! — сказал Маслов. — Ставится вопрос об антирелигиозной пропаганде.

— Её вообще нужно исключить! — сказала Гончарова.

— Откуда? — спросил Камсков.

— На собрания не ходит! Общественные поручения не выполняет! Её попросили участвовать в самодеятельности, она отказалась! Почему надо держать таких? Я предлагаю исключить!

— Откуда? — снова спросил Камсков.

— Что ты кривляешься? Сам знаешь, откуда. Кроме того, ты не член комитета. Зачем тут сидишь?

— Я спросил разрешения.

— Арсеньеву мы исключим, так и знай!

— Откуда?

— Из комсомола!

— Но как же можно исключить оттуда, где она никогда не была? — спокойно спросил Камсков.

— Что значит, не была? Арсеньева комсомолка!

— Увы, — сказал Камсков. — Арсеньева не комсомолка. И комсомолкой никогда не была.

Воцарилось молчанье. Все уставились на Камскова. Тот сидел спокойно. Даже откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу.

— Что ты говоришь такое? — спросила Гончарова. — Ты даёшь отчёт?

— Даю, — усмехнувшись, сказал Камсков.

— Почему это не комсомолка?

— Потому что нет.

— Позволь, — Маслов кашлянул. — Арсеньева числится в ведомости, она платит взносы.

— Да, — сказал Камсков, — числится и платит. Верней, платит тот, кто собирает. Я, например, платил. И ты, Толя, платишь. Ставишь галочку и вносишь за неё две копейки.

Маслов снова кашлянул.

— Такое, конечно, случается. Я и за тебя платил, и за Гончарову. Просто удобнее отдать деньги сразу. Но вы же возвращаете долг.

— Сумма, конечно, невелика, — согласился Камсков. — Но Арсеньева к этим взносам не имеет никакого отношенья.

Все напряглись. Даже восьмиклассница перестала теребить косичку и приоткрыла от удивления рот.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал белобрысый. — Маслов, может, ты объяснишь?